Воспитывала я внучку пятнадцать лет, веря, что её мать уехала за границу. Однажды девочка сказала мне правду, которую я всётаки не хотела слышать.
Нет большего счастья, чем наблюдать, как подрастает ребёнок, которого любишь. Когда двенадцать лет назад в мою квартиру привезла полицейская машина трехлетнюю, растерянную, с большими слезами в глазах, я думала, что это лишь временно.
Я убеждала себя, что Алена останется со мной на несколько недель, максимум на месяц, пока моя дочь не вернётся из «за работой» за границей. Так звучал её нервный звонок: «Мамочка, позаботься о Алене. Я должна уехать, иначе мы не справимся. Вернусь, клянусь». Я верила в эти слова, как в молитву.
В первые недели я ежедневно объясняла Алене, что её мама тяжело работает, чтобы им было лучше. Придумывала сказки о далёких странах, ярких улицах, поездах и самолетах, которые когданибудь привезут её маму домой.
Писала я дочери, просила вестей, отправляла фотографии Алены, её первые рисунки, рассказывала, как она учится ездить на велосипеде и произносит: «Люблю тебя, бабушка», самые красивые слова на свете.
Ответы становились всё короче, реже. Со временем я получала лишь открытки, подписанные «Мама», присланные из разных городов Европы. Для Алены это был знак, что мама помнит её, гдето далеко. Для меня горькая шутка с каждым годом. Но я держалась в этом лжи, веря, что защищаю внучку от боли.
Наша жизнь в течение лет была тихой, предсказуемой. Я готовила завтрак, отвозила Алену в школу, ждала её с обедом, помогала с уроками. По субботам пекли мы пироги, смотрели мультфильмы, иногда гуляли в парке.
Алена была умной, чувствительной, немножко замкнутой часто спрашивала о маме, но с возрастом всё реже ждала ответа. Когда ей исполнилось десять, она получила первый мобильный телефон и послала маме СМС: «Когда вернёшься?» ответа не последовало.
Я всё время говорила себе, что мы выдержим. Что, может быть, когданибудь дочь вернётся, всё объяснит, всё исправим. Я никогда не осмеливалась признаться Алене, что боюсь, что её мать уже не появится. Каждый день повторяла ей, что надо верить и любить, не отказываясь от любви.
Правда пришла неожиданно, в обычный пятничный полдень, когда Алене было пятнадцать. Она почти доросла, закрылась в своём мире музыки и книг. Вернувшись из школы, бросила сумку на пол и встала в дверях кухни. Я увидела в её глазах то, чего раньше не замечала смесь бунта и боли.
Бабушка, нам нужно поговорить, сказала она тихо, но решительно. Я села за стол, сердце колотилось, как барабан.
Я знаю, что мама не работает за границей, начала она. Я нашла её письма в твоём шкафу, сообщения в твоём телефоне. Я даже нашла фотографии с тех открыток те места вовсе не города Европы, а простые картинки из интернета.
Я не могла подобрать слов. На миг захотела отмахнуться, придумать новую сказку, но силы уже не было. Моё враньё рушилось над головой.
Почему ты мне всё это скрывала? спросила Алена, взгляд полон печали, от которой меня опрокидывало. Я годы считала себя важной, верила, что мама вернётся а теперь понимаю, что ей было всё равно.
Слезы хлынули. Я пыталась объяснить, что делала всё, чтобы её защитить, что думала, что так будет лучше, что ребёнок не готов слышать всю правду слишком рано. Что хотела, чтобы она верила в добро, боясь, что правда разорвёт её сердце. Но чем больше я говорила, тем сильнее чувствовала, что застряла в тупике. Алена не кричала, не плакала просто встала, посмотрела на меня и сказала:
Мне нужно время.
В последующие дни мы жили рядом, как две чужие люди. Алена перестала со мной разговаривать, закрылась в своей комнате, уходила без слова. Я боялась, что потеряю её так же, как когдато потеряла собственную дочь. Чувствовала вину, бессилие, ночами плакала и молилась о том, как всё исправить.
Наконец я написала Алене письмо. Призналась во всех лжи, извинилась, сказал, что люблю её и всегда буду рядом, даже если прощения не будет. Оставила письмо на её столе и ждала.
Ответ пришёл через неделю сама Алена пришла в кухню, села напротив меня и, не произнеся ни слова, взяла меня за руку. В её глазах блеснули слёзы, но и луч надежды.
Тебе больше не надо меня обманывать, тихо прошептала она. Я хочу, чтобы мы были вместе, пусть и не всё оказалось так, как ты говорила.
Мы не смогли всё вернуть сразу. Долгое время между мной и Аленой висела тишина, больнее любой речи. Я видела, как она закрывается, становится недоверчива к миру, молчаливее даже с подругами.
Бывало, что ночью я слышала её тихий плач за стеной, но не осмеливалась войти. Вместо этого каждое утро оставляла ей любимый завтрак на столе, готовила бутерброды с яичным паштетом, как в детстве, пыталась вновь построить мосты маленькими поступками.
Иногда она приходила в кухню поздно, когда я уже думала, что засыпает, и мы сидели вместе в тишине, попивая чай с мёдом. Слово было мало, но эти тихие мгновения были, как повязка на рану медленными, нежными, но настоящими. Я понимала, что не могу требовать прощения, нужно лишь дать ей возможность самой решить, доверять ли мне вновь.
Самой тяжёлой была беседа о её матери. Алена хотела знать всё кто она была, почему приняла такие решения, любила ли её когдато. Я отвечала честно, хотя каждый ответ вызывал у меня новые слёзы. Говорила, что не знаю всех деталей, но точно знаю одно: я хотела быть для неё домом и семьёй, пусть и не всегда умела любить правильно.
Постепенно мы восстанавливали отношения медленно, неуверенно, но с новой зрелостью. Пригласила я Алену помогать в огороде, как раньше делали всё вместе: сажали цветы, вырывали сорняки, потом пекли шарлотку из собственных яблок. Впервые за долгое время её громкий смех привлек птиц к кормушке, а соседка за забором выглянула посмотреть, что происходит.
Однажды вечером Алена положила мне руку на плечо и прошептала:
Спасибо, бабушка, что не бросила меня, когда я нуждалась в тебе больше всего. И за то, что умеешь просить прощения, даже когда это трудно.
Мы крепко обнялись. Я почувствовала, как тяжесть, гнавшаяся в моём сердце годами, наконец отпала. Не полностью, но я знала, что теперь будем бороться с прошлым вместе, а не поодиночке.
Сегодня я понимаю, что Алена простила меня столько, сколько смогла. Бывают дни, когда она смотрит на меня с печалью, иногда с вопросом «почему?», на который я не могу ответить. Но всё чаще в её взгляде есть нежность и благодарность. Я осознала, что семья это не только кровные узы, а прежде всего сердца, которые каждый день строятся заново, даже после самых тяжёлых кризисов.
Я также поняла, что правда, какой бы горькой она ни была, единый фундамент подлинной близости. Может, однажды Алена захочет отыскать свою мать и задать ей вопросы, которые я не смогла задать. Я поддержу её, как бы она ни решила. Главное сейчас в нашем доме снова звучит смех. Тихий, скромный, но искренний такой, какой может быть лишь там, где действительно любят друг друга, несмотря на ошибки и тяжёлую правду.
И хотя я не могу вернуть прошлое и заживить все раны, я научилась, что любовь это прежде всего оставаться рядом, даже когда болит сильнее всего.
