28апреля 2025г.
Сегодня я записываю в дневник самое странное решение, которое приняла за последние годы.
Я вышла замуж за своего соседа, Григория Петровича, которому восемьдесятдва года, лишь бы его не отправили в пансион «Старый Дуб», расположенный за пределами Москвы.
Ты с ума сошла?! воскликнула сестра Ольга, чуть не уронив кружку с чёрным кофе, когда я произнесла ей правду.
Вопервых, ему не восемьдесят, а восемьдесятдва, ответила я, стараясь держать голос ровным. А вовторых дай мне закончить.
Всё началось, когда я подслушала диалог его детей, которые приезжали к нему лишь два раза в год, проверяя, «не умер ли отец», а потом исчезали. На этот раз они пришли с листовками пансионов.
Папа, тебе уже восемьдесятдва. Ты не можешь жить один, настойчиво говорили они.
У меня восемьдесятдва года, а не восемьдесятдве болезни, отозвался Григорий Петрович хриплым, но тёплым голосом. Я сам готовлю, хожу на рынок, даже сериалы смотрю без сна. Всё со мной в порядке!
Вечером он постучал в мою дверь с бутылкой дешевого красного вина, словно готовился к важному, но отчаянному разговору.
Мне нужна помощь немного необычная, сказал он, протягивая бокал.
После пары глотков странная «помощь» превратилась в предложение руки и сердца.
Только формально, объяснил он. Если я женат, детям будет сложнее меня кудато отправить, подальше от глаз.
Я посмотрела в его голубые глаза, где всё ещё пылал задор и стойкость, и вспомнила свои тихие вечера: пустая квартира, стул у телевизора, нескончаемая тишина. А он каждый день спрашивал, как у меня дела.
А моя выгода? уточнила я.
Половина расходов, воскресный гювеч и ктото, кому важно, что ты вернёшься домой, ответил он, улыбаясь.
Через три недели мы стояли в ЗАГСе на улице Пудожного. Я в простом утреннем платье, украшенном лёгким кружевом. Он в старом костюме, пахнущем нафталином и старыми воспоминаниями. Свидетелями стали продавщица из уличного киоска и её муж, едва сдерживая смех.
«Можете поцеловать невесту», сказали они. Он чмокнул меня в щёку так громко, будто вскрыл конверт.
Дальше всё текло удивительно легко: он вставал в шесть утра, делал свои «легендарные» пять отжиманий, а я пила вчерашний кофе и поздно ложилась после работы.
Это не кофе, а пытка, ворчал он.
А твои упражнения пародия на спорт, отвечала я.
По воскресеньям дом наполнялся ароматом гювеча и смехом. Он рассказывал о своей покойной жене, которую любил всю жизнь, и о детях, которые видели в нём уже не отца, а проблему.
Однажды те самые дети ворвались в наш дом, обрушив обвинения:
Она пользуется им!
Григорий Петрович крикнул с кухни: Я слышу всё прекрасно! И, кстати, твой кофе хуже!
Зачем вам этот брак? холодным взглядом спросила его дочь Татьяна, сверляя меня.
Я посмотрела на мужа, который, напевая, наливал мне кофе.
Зачем? Потому что я не одна. У меня есть ктото, с кем ужинать по воскресеньям. Есть кому сказать: «Я дома». Есть рядом человек, которому радует мой смех. Это преступление? сказал я.
Дверь захлопнулась так громко, будто поставила точку в их споре. Он принёс две чашки.
Думают, я сошёл с ума, сказал он.
Они не ошибаются, улыбнулась я.
Ты тоже безумна, подхватил он.
Поэтому мы идеальная пара, договорились мы.
Твой кофе всё равно яд, поддразнил он.
А твой спорт мультфильм, ответила я.
Ну, семья же, закончил он, и мы чокнули чашками.
На фоне закатного неба, под звуки нашей «ненастоящей» любви, полгода спустя всё осталось прежним: он встаёт слишком рано, я продолжаю «порти́ть» кофе, а воскресенья пахнут гювечем и счастьем.
Ты не жалела? спрашивает меня иногда Ольга.
Ни секунды, отвечаю я каждый раз.
Пусть ктото считает наш брак фальшивым. Для меня он самое подлинное, что случилось в моей жизни.
Аглая.
