На окраине провинциального городка в Вологодской области тянулась узкая улочка, будто застывшая в прошлом веке. Разбитый асфальт, редкие автобусы, три двора на всю улицу. Но в последние годы всё изменилось — сюда стали перебираться москвичи, бегущие от суеты столицы. Дома скупали один за другим, перестраивали, возводили крепкие срубы с резными наличниками.
Иван и Надежда Кузнецовы тоже переехали сюда. Купили старый дом в конце улицы за копейки, а свою двушку в городе оставили дочери. Отремонтировали, выложили дорожки плиткой, разбили цветник — как в мечтах. Зять привёз из питомника молодую сосёнку. Посадили у калитки, чтобы прохожие любовались.
Сначала деревце еле держалось, хвостопадничало. Но Кузнецовы не сдавались — поливали, подкармливали, разговаривали с ним, будто с ребёнком. И через год сосна ожила. Не спеша, но уверенно потянулась к солнцу. В первую зиму украсили её гирляндами, внуки сфотографировались — и с тех пор каждое Рождество у дерева собиралась вся семья.
Прошло три года. Сосна вымахала в рост человека, густая, с мягкой хвоей. Летом вокруг неё цвели ромашки, и супруги мечтали поставить тут лавочку, чтобы вечерами пить чай под шёпот ветвей. Но однажды утром Надежда вышла во двор — и остолбенела. Сосны не было. Только свежий пень. А у дальнего угла забора — безжалостно вырванное с корнем деревце.
Шок. Слёзы. Глухая ярость. Кому помешала их сосна? Не зимой, не под праздник — среди лета?
Иван, стиснув зубы, направился к соседке напротив — Аграфене Петровне. Та жила в родительском доме, держалась особняком. Вдова, сын навещал раз в год. А новые соседи, видимо, резали ей глаза.
— За что, Аграфена Петровна? — спросил он без крика, но голос дрожал.
— Шикуете! — фыркнула она. — Двор — как картинка! Машины новые! А эта ваша сосна — хоть теньки не даёт, только иголки сыпет. Да и внуки орут под окнами — спать не дают!
— Да мы же на праздники только… — начал Иван.
— А мне что, летом форточку не открывать?
Он развернулся и ушёл. Рассказал Надежде. Та долго молчала, потом вытерла ладонью слёзы:
— Зависть. Отравленная, чёрная.
— Яд, — хрипло согласился Иван. — Мы ведь такие же пенсионеры. Просто живём для детей.
Через неделю зять снова приехал — привёз две молодые сосёнки в мешковине. Одну посадили у калитки, вторую Иван взял и пошёл… к Аграфене Петровне. Хотел мира.
— Не надо мне ваших подачек! — проскрежетала она. — Сажайте у себя!
Иван уже повернулся, когда из-за плетня высунулась бабка Варя, ихняя соседка через два дома.
— Сынок, ёлку несешь? Дай мне.
— Вам-то зачем, Варвара Степановна?
— Пусть растёт. Умру — дом новым хозяевам достанется. А у них у ворот сосна будет — может, и меня добрым словом помянут.
У Ивана ком встал в горле. Они с Надеждой сами посадили деревце у Вариного крыльца, объяснили, как ухаживать. Дома Надежда напекла блинов — хотела отнести Аграфене Петровне, замять конфликт.
Но Иван остановил:
— Неси лучше Варваре. А той скажи, что камеры поставил. Пусть знает.
И правда — на столбе уже висела камера. Иван подошёл к соседке и твёрдо сказал:
— Теперь всё записывается. Тронешь что-нибудь — сразу в участок. Статья за порчу имущества.
Она промолчала. Только губы поджала.
С тех пор ни мусора у забора, ни злых взглядов. Тишина. А новая сосна растёт. А старая… осталась в памяти. Как напоминание: доброта — это просто. А зависть — уродлива.
