Двадцать лет вместе. Двадцать лет одной фамилии, одной прописки, одного маршрута до работы. А теперь — раздельные завтраки, ужины, даже соль в разных солонках. Да, вот так всё и закончилось.
Сначала были скандалы — громкие, с битьём посуды и хлопаньем дверей. Потом — примирения, вялые, будто по привычке. А потом… тишина. Она спала в бывшем кабинете, он — в спальне, оставшейся с тех времён, когда они были «мы». Теперь просто два человека в одной квартире, как соседи.
О разводе не заговаривали. Зачем? И так всё ясно. Он жил своей жизнью. Она — своей. Он ездил один в санаторий под Казанью, где познакомился с женщиной. Лариса. Добрая, улыбчивая. Она писала ему сообщения, он отвечал. Там были слова, которых дома не слышал: «скучаю», «жду», «береги себя». Казалось, жизнь наконец обрела краски.
А она… Она просто молчала. Смотрела в окно на серые московские крыши. Стирала его рубашки. Приходила с работы и не включала телевизор — чтобы не мешать. Готовила себе отдельно — гречку, винегрет, иногда котлету. Говорить было не о чем. Когда всё сказано, остаётся только тишина. А в ней — боль, которую уже не хочется ни делить, ни залечивать.
И вот одно утро. Самый обычный день. Январь, лёгкий мороз, за окном снег скрипит под ногами. Она встала раньше. На кухне холодно. Надела потрёпанный халат, включила плиту. Достала маленькую сковородку, ту самую, что подарили ещё на свадьбу. Разбила яйцо. Одно. Крошечное, с аккуратным желтком посередине. Как символ. Как память.
Она стояла у плиты, хрупкая, с уставшим взглядом, и смотрела, как белок застывает по краям. И вдруг в дверях появился он. Сонный, небритый, с кружкой в руках. Хотел чаю налить. Ничего особенного.
Но её взгляд был особенный. Грустный. Без упрёка. Почти детский. Чуть приподняв сковородку, она спросила:
— Будешь яичко?
Так просто. И так страшно.
Он замер.
Будто кто-то вытряхнул перед ним все воспоминания разом. Общага на окраине Питера. Один матрас. Одна кастрюля. Яйцо — на двоих. Одна вилка. И она — девчонка с косичками, смеётся, подбегает в халатике с ромашками. И её голос: «Ешь, пока горячее!»
Тогда она смотрела не с болью — с огнём. Весёлая, озорная, влюблённая. А он — счастливый. Без копейки, но с уверенностью, что всё будет хорошо.
А теперь — два холодильника. Две кровати. Две одиноких жизни.
Он поставил кружку на стол. Подошёл. Аккуратно взял у неё сковородку и вернул на плиту. А потом — обнял. Крепко. Без слов.
Она не сразу поняла. Застыла. Даже не дышала.
Он прошептал:
— Прости. Я будто в тумане был. Как во сне. Но сейчас… будто очнулся.
Она не ответила. Просто прижалась лбом к его груди. А он… может, плакал. Она не видела. Он был высокий, а она — маленькая. И ей не нужно было видеть. Она чувствовала.
А на плите оставалось то самое яичко. Одно. С золотистым желтком, в старенькой сковородке.
Жизнь — штука странная. Иногда всё рушится. Но иногда вдруг вспоминается. Сердце помнит то, что голова забыла. Иногда хватает одного взгляда. Одного вопроса. Одного яичка.
Иногда любовь — это всего лишь уменьшительное. Кажется маленькой. Слово, жест, крохотная сковородка. Но на самом деле она огромна. Просто спряталась — в быте, в усталости, в молчании.
И если однажды она выглянет, совсем крошечная, — лови её. Держи. Потому что это и есть самое важное.
