Эффект присутствия
Утром, когда в соседних домах ещё мерцали в окнах тусклые огоньки, Антон уже сидел за столом в своей однокомнатной квартире и щурил глаза в монитор. На экране медленно вращалась трёхмерная модель того же самого помещения, в центре которой парила полупрозрачная надпись: «Session failed». Под ней спускалась бесконечная красная строка, как будто бы бесконечный чек.
Он снял очки, потер переносицу и взглянул на лежащий рядом VRшлем. Тёмный матовый пластик, по краям покрытый тонкими царапинами, будто от постоянного ношения без чехла. Антон провёл большим пальцем по царапинам, поймал себя на том, что гладит устройство, как живое, усмехнулся и отдернул руку.
На кухне зашипела турка. Он встал, налил себе крепко сваренный кофе, вернулся к столу. В комнате смешался аромат свежезаваренного кофе с запахом тёплого пластика от системного блока. Привычная утренняя смесь. Он сделал первый глоток, открыл почту и нашёл новое письмо от продюсера проекта.
«Антон, привет. Клиент просит показать живую демку к концу месяца, с акцентом на «эмоциональный вау». Сможешь?»
Он уставился на слово «вау», как на занозу. Можно было бы ответить, что воспоминания не делают по ТЗ, что «эмоциональный эффект» не является кнопкой в интерфейсе. Но он почти десять лет трудился в коммерческой разработке и знал, как правильно сформулировать ответ.
«Привет. Сделаем. Понадобятся живые данные для теста. Я подготовлю необходимые материалы», написал он и нажал «Отправить». Затем ещё минуту он смотрел на пустой экран, где только что появилось письмо, вздохнул, развернул кресло к шлему и взял его в руки.
Проект назывался ReLive. В презентациях его описывали как «VRплатформу для безопасного переосмысления личного опыта». Внутри команды говорили проще: «игра с памятью». Идея была не его, но именно он написал большую часть ядра. Система собирала из видеозаписей, геоданных, фотографий и обрывков текстов сцену не точную копию прошлого, а плотную, похожую на него модель. Пропуски заполнялись, добавлялись звуки, свет, мелкие детали, чтобы мозг не спотыкался.
В теории всё звучало красиво. На практике приходилось идти на компромиссы: гдето жертвовать реализмом ради комфорта, гдето оставлять шероховатости, чтобы пользователь понимал, что это реконструкция, а не сон.
Он нажал кнопку на шлеме, мягко вспыхнул индикатор. Антон положил устройство обратно на стол, открыл проект в своей работе и снова уткнулся в детали.
Днём он поехал в офис. Метро уже было забито людьми в тёпы́х куртках и пуховиках. В вагоне ктото слушал музыку без наушников, ктото листал телефон. Антон стоял у двери, ловя в стекле отражение собственного лица. Нос казался чуть крупнее, волосы заметно поредели на макушке. В такие мгновения особенно ясно ощущалось, что сорок уже позади, а не впереди.
Офис стартапа располагался в бывшем бизнесцентре на окраине. Серый фасад, стеклянные двери, турникеты на входе. На этаже, где сидела команда, пахло кофе и пиццей. Открытое пространство с рядами столов, несколько переговорных со стеклянными стенами, в углу зона с пуфиками и приставкой.
О, Антон, как раз тебя искали, крикнул к нему Тимур, младший разработчик в худи с логотипом проекта.
Кто сейчас? спросил Антон, ставя рюкзак рядом со своим столом.
Продюсер с клиентом, они в большом ожидании.
Антон кивнул, включил ноутбук, бросил взгляд на монитор, где медленно загружалась система, и пошёл в переговорку.
Внутри уже сидели трое. Продюсер строгий мужчина лет тридцатипяти в рубашке без галстука. Рядом женщина в тёмном костюме, представитель клиента, и ещё один парень с планшетом.
Антон, сказал продюсер, познакомься, это Лада, стратег по продукту со стороны заказчика.
Добрый день, ответил Антон.
Мы обсуждаем позиционирование, сказала Лада. Нам важно, чтобы пользователи ощущали, что это не просто развлечение, а инструмент работы с собой, но без тяжёлого психологического налёта.
Антон сел, сложил руки на столе.
Технически мы можем довольно точно воссоздать события, сказал он. Но важно помнить, что это именно реконструкция. Система заполняет пробелы, чтобы не было провалов. Иначе мозг вытолкнет пользователя из погружения.
А вы можете, перебила Лада, сделать сцены немного лучше, чем в реальности? Теплее свет, приятнее голоса, сгладить конфликты, чтобы человеку хотелось возвращаться.
Антон почувствовал, как внутри чтото напряглось.
Это уже не работа с собой, сказал он. Это побег.
Люди и так бегут, спокойно ответила она. В сериалы, в соцсети, в игры. Мы просто даём им более осмысленный формат. Главное не допускать травмирующих сценариев.
Продюсер быстро вмешался:
Мы можем добавить настройки. Режим «реалистичный» и режим «щадящий». Пользователь сам выберет.
Антон хотел возразить, но встретил взгляд продюсера. Тот слегка покачал головой. Не сейчас.
После встречи он вернулся к своему столу и долго сидел, не трогая клавиатуру. В голове крутилось слово Лады: «чуть лучше, чем в реальности». Он вспомнил, как несколько дней назад прогонял тестовую сцену с выпускного сына. Тогда всё было сыро, но момент, когда мальчишка в пиджаке, чуть ниже отца, вышел на сцену за аттестатом, получился удивительно живым.
В реальности на том выпускном Антон почти не смотрел на сына. Он сидел в телефоне, отвечал на письма. Бывшая жена потом долго ему это припоминала. В реконструкции он стоял в проходе между рядами, снимал всё на камеру, улыбался так, что щёки сводило. Сын, повернувшись к нему, махал рукой.
Вечером, вернувшись домой, он снова запустил эту сцену. Шлем плотно обхватил голову, отрезав комнату с облупившимися обоями и гулом холодильника. В наушниках зашумели голоса, заиграла торжественная музыка. Он снова увидел сына на сцене. Тот был чуть выше, плечи шире, лицо ясное, уверенное. Антон стоял в проходе, держал в руках виртуальную камеру. На этот раз система мягко вернула его в заданную траекторию. Сцена была заскриптована.
Когда всё закончилось, он снял шлем и долго сидел, уставившись в одну точку. Затем открыл меню, нашёл настройки сцены и стал смотреть параметры. Уровень освещения плюс двадцать процентов, контраст плюс десять, звук слегка усилены аплодисменты. Лицо сына частично реконструировано по более поздним фотографиям.
Он сам это сделал, когда настраивал улучшения. Тогда казалось, что немного приукрасить не страшно. Сейчас в груди было неприятное чувство, словно он подменил чтото важное.
На следующий день он позвонил бывшей жене.
Привет, сказал он, стоя у окна и глядя на серый двор. Слушай, мне нужно Я делаю одну штуку по работе. Надо протестировать на живых людях. Можешь заехать?
Это безопасно? спросила она.
Это просто VR. Ничего не будет. Мне важно понять, как человек реагирует.
Она пришла вечером, вошла в квартиру, осмотрелась. Здесь мало что изменилось с тех пор, как она уехала. Те же полки с книгами, тот же старый диван.
У тебя всё как заморожено, сказала она, снимая шарф.
Нет времени, ответил он. Работа.
Он показал ей шлем, объяснил, что и как.
Ты хочешь, чтобы я посмотрела что? спросила она.
Любой момент. Можно загрузить фотографии, видео. Система сама соберёт сцену. Лучше взять чтото важное, с сильными эмоциями.
Она задумалась, потом достала телефон.
У меня есть видео, как мы поехали к морю в первый раз. Помнишь, он тогда боялся зайти в воду.
Антон кивнул, хотя помнил плохо. Тогда он работал над срочным релизом и большую часть отпуска проводил с ноутбуком в номере. В памяти остались кадры: ребёнок в надувном круге, крики чаек, запах крема от загара.
Они перенесли файлы в систему. На экране пошли проценты. Антон наблюдал, как формируется временная шкала, как к ней подтягиваются геоданные, как по лицам строятся трёхмерные маски.
Страшновато, сказала она, глядя на всё это. Интересно, но в то же время Как будто в голову залезает.
Мы не лезем, тихо сказал он. Мы только собираем то, что уже есть.
Когда сцена была готова, он помог ей надеть шлем, поправил ремешок, наушники.
Если станет некомфортно, сразу скажи, сказал он. Я остановлю.
Она кивнула. Он запустил сеанс.
Первые минуты она молчала. Потом тихо рассмеялась.
Он бежит по песку Ой, смотри, как он спотыкается. Ты помнишь? спросила она в пустоту.
Антон смотрел на монитор, где отображалось лишь сухое: уровень пульса, частота дыхания, направление взгляда. По графикам было видно, как в определённый момент пульс подскочил.
Что случилось? спросил он.
Она сняла шлем, глаза блестели.
Там промолчала она. Там ты с ним заходишь в воду, держишь за руки. В реальности ты сидел на шезлонге и отвечал на письма. Я помню это чётко. А тут ты рядом.
Антон почувствовал, как в животе сжалось.
Наверно, система достроила сцену, сказал он. По фото, по типичным паттернам. Она не знает, где я был.
Но мозг знает, тихо ответила она. И теперь там две версии. Одна, где ты в телефоне. Другая, где ты с нами.
Она встала, прошлась по комнате.
Это опасно, Антон. Люди начнут выбирать, какую версию помнить.
А сейчас они не выбирают? спросил он. Фотографии, сторис, всё это
Это всётаки про реальность, сказала она. А тут я не знаю. Мне было хорошо там. Но я вышла и стало както пусто.
Она ушла, не допив чай. Антон остался один, долго глядя на шлем. В голове крутилась её фраза о двух версиях.
Через неделю начались внутренние тесты с участием сотрудников. Добровольцы приносили свои флешки, давали доступ к облакам с фотографиями. Ктото хотел вернуться в детство, ктото к первому свиданию, ктото в день получения диплома.
Тимур запустил сцену, где он в школьной форме стоит у доски. После сеанса он снял шлем и молча сидел.
Как ощущения? спросил Антон.
Странно, ответил Тимур. Всё как будто лучше. Учительница не кричит, одноклассники не смеются. Я отвечаю, и у меня получается. Я даже не знал, что так хочу это увидеть.
А сейчас что чувствуешь? спросил Антон.
Тимур пожал плечами.
С одной стороны легче. С другой будто меня обманули. Но это я сам выбрал этот режим.
Антон отмечал реакции, записывал комментарии. В отчётах для продюсера он писал сухо: «повышение уровня удовлетворённости», «снижение тревожности», «эффект притягательности к сцене». Внутри он всё больше сомневался, стоит ли радоваться этим цифрам.
Однажды вечером ему позвонил сын.
Пап, привет. Слушай, ты говорил про свою штуку. Можешь меня тоже прогнать? Интересно же.
Антон замялся.
Там ещё всё сыро.
Да ладно. Я же не бабушка, не испугаюсь. Хочу посмотреть, как вы это делаете.
Он согласился. Договорились на выходные.
Сын пришёл в джинсовке и толстовке, с рюкзаком, заглянул в квартиру.
У тебя тут музей, сказал он, указывая на старый телевизор и стопку дисков.
Работа важнее интерьера, ответил Антон.
Они сели за стол. Антон объяснил принципы.
Вы собираете всё из кусков? уточнил сын. А если я не хочу, чтобы программа видела переписки?
Тогда она будет работать только с фото и видео. Меньше данных больше допущений.
Давай начнём с чегонибудь безопасного, сказал сын. Помнишь, как мы ездили на дачу к деду? Когда я был маленьким.
Антон кивнул. Он помнил пыльную тропинку, ржавый мангал. Но многие детали уже стерлись.
Они загрузили старые фото, несколько роликов, чудом сохранившиеся. Система работала дольше, чем обычно: старые форматы, низкое качество.
Готов? сказал Антон.
Поехали, ответил сын.
Он помог сыну надеть шлем, запустил сцену. На мониторе вспыхнули графики. Сын сначала смеялся, комментировал вслух. Потом замолчал, пульс вырос.
Пап, вдруг сказал он, голос стал глухим, а почему дед здесь не кашляет?
Антон вздрогнул.
Что?
Он ходит по участку, здоров. В реальности он уже тогда задыхался, помнишь? А тут он моложе, будто ничего не болит.
Антон метнулся к клавиатуре, остановил сеанс.
Система подтянула его образ из более ранних фото, объяснил он. Я могу поправить.
Сын снял шлем, посмотрел на отца.
Зачем ты это делаешь? спросил он. Кому нужна такая версия? Мне? Тебе?
Людям иногда нужно вспомнить хорошее, ответил Антон. Без боли.
Но боль тоже часть, сказал сын. Если её убрать, что останется?
Он встал, прошёлся по комнате.
Ты понимаешь, что ктото может заОн проснулся в тишине своей кухни, где шлем всё ещё тихо светился, а реальность казалась лишь ещё одной сценой, которую можно было переписать.
