Когда измена кричит в спину — история любви и прощения
Алёна копала грядки во дворе, когда к ней подошла соседка Галя. Та небрежно бросила:
— Алёна, ты своего Степана, что ли, голодом моришь? Он, между прочим, у Марфы Петровны ужинает…
Алёна застыла. Руки сами разжались.
— Галя, ты что такое мелешь?!
— А вот то и мелю, что своими глазами видела, — ехидно ухмыльнулась соседка. — Вчера к учительнице зашла, насчёт сына поговорить. Подошла к окну, а там твой Степан с ней за столом, как родной. Я постучала — он под стол нырнул.
— Врёшь. Всё выдумала, — Алёна хотела отмахнуться, но дрожь уже пробежала по спине.
— Да с чего мне врать? Не веришь — как хочешь. Только потом не жалуйся.
Алёна будто и не поверила, но камень на сердце остался. Тем более, Степан в последнее время что-то есть не хочет. Третий день подряд приходит с работы и говорит: «Так умаялся, кусок в горло не лезет». Ни борща, ни котлет.
В тот вечер, когда муж рано лёг спать, Алёна не могла уснуть. Смотрела на его лицо в лунном свете и гнала прочь мысли. «Не может быть. Не может…»
На следующий день Степана не было допоздна. Ужин остыл. Алёна, не выдержав, накинула платок и побежала к дому Марфы Петровны.
Подойдя к калитке, она замешкалась. Тишина. В доме горел только свет в прихожей. Но что это за куртка висит в коридоре? Похожа. Очень похожа на Степанову. И тут её осенило. Дочка Верка недавно научилась вышивать — и, гордясь, украсила подкладку отцовской куртки ромашками. Алёна подошла ближе, дрожащими руками вывернула подкладку. Крошечные вышитые цветы впились в глаза, как нож. Сердце застучало, как молот. Ноги подкосились. Она опустилась прямо на пол. Слёзы полились ручьём.
Через минуту в коридор вышел Степан. Растрёпанный, растерянный.
— Алёна… ты не так поняла…
— А ты что, географию здесь учишь? Или у вас литература до полуночи? — Алёна встала, и в её голосе было больше горечи, чем злости. — Я-то, дура, верила, что ты устаёшь… А ты — с ней, за одним столом. И даже под стол прячешься, когда тебя ловят!
Степан бросился за ней, но она уже мчалась через улицу.
— Алёна! Ну прости! Люди же видят!
— А пусть видят! Я не по чужим постелям скачу. Мне стыдиться нечего! Это тебе — и ей — должно быть стыдно!
Марфа Петровна считала себя в деревне особой городского разлива. Местные жители для неё были пустым местом. Она снимала комнату в бараке на четыре семьи и считала дни до отъезда. Её не интересовали ни соседи, ни быт, ни даже ученики. Пока не сломалась ступенька на крыльце. Тогда она разрыдалась прямо на пороге. В этот момент мимо шёл Степан. Помог, починил. А потом — остался на чай.
С этого всё и началось.
Сначала — печенье из магазина. Потом — горячий ужин. Потом — долгие вечера на кухне. Марфа не испытывала к Степану чувств, но и одиночество не радовало. А он… Он гордился. Учительница! С ним за одним столом!
Но теперь всё вскрылось.
Алёна рыдала, уткнувшись в подушку. Дети — Верка и Танька — подползли к ней, не понимая, в чём дело, и тоже заплакали. Просто потому что плакала мама.
Развод? Да куда идти? Родни нет. В деревне — одни пересуды. Работы — нет.
Степан чувствовал себя виноватым. Несколько дней не подходил к Алёне. Жил, как чужой. Сам себе варил, стирал, ел. Не раз пытался поговорить, извинялся, клялся — но Алёна оставалась непреклонной.
— Возвращайся к своей учительнице. Я тебе не пара.
— Алёна… ради дочек…
— Не прикрывайся детьми! Не тебе теперь ими прикрываться!
Прошло два месяца. Школа закончилась. Марфа уехала. Собрала вещи и исчезла из деревни. А в доме Алёны и Степана стояла ледяная тишина.
Август. Последние летние деньки. Девочки играли во дворе.
— Верка! Танька! — позвала Алёна из окна.
Девочки вбежали в дом. Мать протянула узелок с едой:
— Отнесите папе в поле обед.
Верка с Танькой помчались как угорелые. Трактор Степана стоял посреди поля. Девочки замахали руками.
— Папа! Мама передала поесть!
Степан вышел из кабины, будто очнулся.
— Мама?! Передала?! — переспросил он.
— Вот! — Верка протянула узелок. — Там котлеты и хлеб.
Степан присел, разложил еду на травке, вдохнул запах свежего хлеба. Глаза застило.
— Пап, ты что, плачешь?
— Нет, это солнце слепит…
Вернувшись домой с полевыми цветами, Степан подошёл к Алёне.
— Прости меня, Алёна. И спасибо тебе.
— Да ладно. Если бы не простила — не кормила бы, — Алёна улыбнулась впервые за много месяцев.
Прошло девять месяцев. В семье родился Ванюша. Крепкий, румяный, с отцовскими глазами.
А Степан? Степан больше ни разу не заходил к чужим женщинам даже за спичками.
Теперь он точно знал: дома — самое дорогое, что у него есть.
