Мне шестьдесят, живу в Вологде. Никогда не думала, что спустя двадцать лет тишины прошлое ворвётся в жизнь с такой наглостью. Больнее всего — инициатором стал мой родной сын.
Когда-то, в двадцать пять, я безумно любила. Виктор — статный, харизматичный, душа компании — казался идеалом. Расписались быстро, через год родился Дима. Первые годы напоминали сказку: крохотная квартирка в хрущёвке, общие мечты, планы. Я преподавала в школе, он работал на заводе. Казалось, ничто не разрушит наш мир.
Но Виктор менялся. Поздние возвращения, враньё, отчуждение. Я игнорировала сплетни, запах чужих духов, пока правда не вылезла наружу: измены. Многочисленные. Знакомые, соседи, родня — все шептались. А я цеплялась за семью. Ради Димы. Терпела, верила в исправление. Однажды ночью, в пустой постели, осенило: хватит.
Собрала вещи, взяла пятилетнего Димку за руку — к бабушке. Виктор даже не попытался удержать. Через месяц сбежал в Питер — «по работе». Обзавёлся новой семьёй, вычеркнув нас из жизни. Ни звонков, ни копейки. Я осталась одна. Похоронила родителей. Сына растила втроём: школа, секции, выпускные. Пахала на двух работах, забыв о личной жизни. Он стал смыслом.
Когда Дима поступил в костромской вуз, помогала чем могла: переводы, передачи, советы. Квартиру купить — не потянула. Сын не роптал, уверял: справится. Гордилась им.
Месяц назад он примчался с новостями: женится. Радость испарилась, когда заметила его нервный взгляд. Выдохнул:
— Мам… Папа вышел на связь. Вернулся, предлагает двушку в наследство от бабки. Но… с условием. Вы должны снова расписаться. И пустить его в нашу квартиру.
Дыхание перехватило. Смотрела на сына, не веря услышанному. Он лепетал:
— Ты же одна… Зачем тебе эта гордость? Папа изменился. Давай попробуем ради моей семьи…
Молча вышла на кухню. Чайник, дрожащие руки, слёзы на стакане. Двадцать лет тащила всё на себе. Двадцать лет — ни звонка, ни «как вы?». А теперь — «милость» с подвохом.
Вернулась, твёрдо сказала:
— Нет.
Дима взорвался. Кричал, что я эгоистка, украла у него отца, теперь рушу будущее. Молчала. Его слова — нож по шрамам. Он не знал, как я ночами шила ему форму, продавала мамины серёжки на учебники, ела хлеб с чаем, чтобы он мог купить дипломную работу.
Одиночества не чувствую. Жизнь — трудная, но честная. Школа, огород, подруги, книги. Не нужен мне предатель, вернувшийся не за любовью, а за удобствами.
Сын хлопнул дверью. Не звонит. Знаю — обижен. Понимаю: хочет лучшего, как когда-то я. Но достоинство — не разменная монета за метры.
Может, поймёт. Не скоро. Буду ждать. Люблю — без условий и сделок. Родила его от любви. Вырастила с любовью. Не позволю, чтобы чувства стали валютой.
А Виктор… Пусть гниёт в прошлом. Ему там и место.
