«Это не общежитие!» — брат мужа въехал к нам, и теперь я не знаю, как его выставить
Ровно два года назад мы с супругом наконец-то обосновались в собственной квартире. Пусть небольшой, зато наша. Правда, формально она принадлежала его семье, а до нас там десятилетиями проживал старший брат — Сергей. Сказать, что обрадовалась такому соседству — соврать. Но родных перечить не стала: семья — святое. Стиснула зубы, улыбалась, делала вид, что всё в порядке.
Но Сергей был тот ещё фрукт. Тридцать шесть лет, а нигде не задерживался дольше месяца — сидел на родительской шее, разглагольствовал о смысле жизни, а сам ленивее кота на печке. Когда мы заселились, его и след простыл: укатил в Питер, якобы на курсы, мечтал там осесть. Свекровь дала нам карт-бланш — ремонтируйте, обустраивайте, как душе угодно. Уверяла, что сын больше не вернётся.
И было отчего — жильё напоминало медвежную берлогу: закопчённые стены, провалившийся диван, пол, усыпанный окурками. Пахло затхлостью и табаком, будто в дешёвой забегаловке. Мы с мужем три дня выгребали мусор мешками, потом месяц ютились среди коробок. Зато потом — белоснежные обои, пахнущая краской кухня, уютный диван. Квартира задышала.
Два года тишины. Ни визитов, ни скандалов. Я почти забыла о существовании Сергея. Пока свекровь не позвонила — шёпотом, виновато: «Серёжа возвращается. В Питере не получилось».
Муж отреагировал сдержанно: мол, бывает. Но через неделю звонок повторился: «К мне не поедет — говорит, деревня ему не по нраву. Хочет в город». В её голосе читалась безнадёжность.
И вот он здесь. С рюкзаком, пачкой «Беломора» и неизменным пофигизмом. Детей у нас нет, потому кухню превратили в его «апартаменты». Думала, на пару недель — просчиталась. Осёл, как банный лист.
Началось. Горы грязной посуды. Пепел на подоконниках. Воздух — хоть топор вешай. А ещё советы: «Зачем тебе дорогая колбаса? Будь экономнее». «Швабру надо выжимать иначе». «Зачем платить за брендовый порошок?».
Он, ни дня не пахавший, учит меня хозяйству. А я молчу. А потом мужа отправляют в командировку — на квартал. И я остаюсь с этим… квартирантом.
Пробовала говорить с мужем. Объясняла — тяжело, некомфортно, неуютно. В ответ — вздох: «Родная кровь. Переждём».
Но я больше не могу. Это мой дом. Мой уют, мой покой. Я мою, убираю, создаю тепло. А он лишь гадит — будто так и надо. Не хочу ссор, но я — не уборщица и не смотритель приюта.
Что делать? Терпеть вонь, грязь, нравоучения? Или постоять за себя — и взорвать семью? Боюсь, пытаясь сохранить мир, растерять остатки себя.