Вот я в беду попала, друзья мои — стал я рабом в жениной семье.
В забытой богом деревне под Воронежем, где ветер шепчет с полей да пахнет свежей соломой, моя жизнь, начавшаяся с надежды, превратилась в каторгу. Зовут меня Алексей, мне 30, а три года назад я женился на Наталье. Думал, что нашёл своё счастье, а стал, как в тех старых песнях, работником без голоса — прислугой для жены, её родителей и всей родни. Душа моя стонет от боли, и не знаю, как выбраться из этой кабалы.
**Любовь, что ослепила**
Познакомились мы с Натальей, когда мне было 27. Она из соседнего села — глаза, как небо в мае, улыбка добрая, речь ласковая. Встретились на празднике урожая, и её простота меня покорила. Говорила она про дом, про детей, про жизнь, где все друг другу поддержка. А я, городской парень, так мечтал о таком тепле. Через год мы сыграли свадьбу, и я переехал к ней в деревню. Тогда ещё не знал, что этот шаг станет моей тюрьмой.
Жила Наталья с родителями, Лидией Степановной и Василием Михайловичем, в просторной избе. Рядом — брат её с женой да куча родни, вечно у нас толкущейся. Думал, что вольюсь в их круг, стану своим. Но с первого же дня понял: ждут от меня не любви, а работы. «Мужик здоровый, вот и бери на себя хозяйство», — сказал свёкор, а я, дурак, кивнул, даже не подозревая, что меня ждёт.
**Кабала вместо семьи**
Дни мои превратились в бесконечную лямку. Встаю затемно, чтобы корову подоить, дрова нарубить, печь затопить. Теща любит, чтоб чай был крепким, свёкор — чтоб каша с маслом, а Наташа — чтоб бутерброды горячие. Потом — двор подмести, забор починить, скотину накормить. К обеду сваливаются родственники, и я должен на всех наготовить: щи да кашу, мясо да квас. Вечером — ужин, посуда, а ночью валюсь с ног. И так изо дня в день, без передышки, без отдыха.
Теща командует, как царь-батюшка: «Лёша, дрова не так колол, Лёша, корову не так держал». Свёкор хоть и молчит, но взглядом давит: «Ты здесь чужой». Родня Наташи, приходя, даже кивка не кинет — сразу за стол садятся, ждут, когда им блюдо подам. А сама Наталья, вместо того чтоб за мужа заступиться, только и твердит: «Пап, не спорь с отцом, он старше, он знает». Её безразличие — будто ножом по сердцу. Думал, она будет мне опорой, а оказалось — часть этой системы, где я всего лишь работник.
**Миг бессилия**
На прошлой неделе я не выдержал. Когда Лидия Степановна в очередной раз заявила, что я кашу пересолил, а родня оставила после себя грязные тарелки, я крикнул: «Я не батрак вам! Я тоже человек!» Все замолчали, а теща спокойно ответила: «Не нравится — проваливай в свой город. Там, глядишь, и корову за тебя доить будут». Наталья даже бровью не повела, и вот тогда я понял — я в клетке. Уйти некуда — в городе у меня ни кола ни двора, а отец далеко. Но оставаться — значит сдохнуть заживо.
Даже лицо моё изменилось. Раньше я был крепкий, весёлый парень, а теперь — сгорбленный, с потухшим взглядом. Мой друг Игорь, увидев меня, аж присвистнул: «Лёх, да ты как дед! Сматывайся оттуда!» Но как уйти, если я люблю Наталью? Или уже не люблю? Её молчание, её равнодушие убили во мне всё, что когда-то грело душу. Чувствую, что тону, а помощи ждать не от кого.
**Тихое бегство**
Теперь я мечтаю о побеге. Тайком от всех коплю деньги — откладываю понемногу, что удаётся сэкономить на мелочах. Хочу набрать на съём комнаты в городе и свалить. Но страх гложет: что скажет отец, который так гордился моей семьёй? Как жить дальше без Натальи? Справлюсь ли один? А больше всего боюсь, что теща со свёкром разнесут по всему селу, что я подлец да беглец. Здесь их слово — закон.
Но вчера, когда я снова стоял у печи и слушал, как Лидия Степановна ругает мои щи, я твёрдо решил: я вырвусь. Я не холоп, не говно последнее. Я ещё молод, у меня есть силы, и я найду дорогу. Может, устроюсь на завод, как Игорь, а может, вернусь к мечте стать плотником. Но я не останусь здесь, где моя жизнь — это только топор да чужие приказы.
**Крик души**
Эта история — мой крик о помощи. Попал я в беду, женившись на девушке, чья семья видит во мне лишь пару рабочих рук. Лидия Степановна, Василий Михайлович, их родня — для них я всего лишь слуга. Но больше не могу. Наталья, которую я любил, стала их союзницей, и это хуже предательства. Не знаю, как уйти, но знаю, что должен. В 30 лет я хочу жить, а не прозябать. Пусть мой побег станет началом новой жизни — или концом старой.
