Прошло два года. Моя дочь так ни разу и не позвонила, не написала ни строчки. Она больше не хочет меня знать, а мне уже скоро семьдесят.
Моя соседка, Тамара Степановна, недавно отпраздновала шестьдесят восемь. Живет одна, и я иногда заглядываю к ней — приношу пирожки или конфеты к чаю, чтобы скрасить её одиночество. Тамара Степановна — душевный человек, с доброй улыбкой и острым умом. Любит вспоминать поездки по стране, рассказывать забавные истории. Но о семье почти не говорит. Лишь однажды, в преддверии Нового года, она открыла мне душу.
Тот вечер запомнился. Она встретила меня не по-обычному — взгляд потухший, улыбка натянутая. Я поставила на стол ватрушки и коробку конфет, надеясь развеять её грусть. Сидели молча, пока она сама не прервала тишину.
— Два года прошло… — прошептала она, глядя в чай. — Ни звонка, ни письма… Я сама пыталась дозвониться, но её номер больше не существует. Видимо, сменила. Даже не знаю, где она теперь…
Голос её дрожал, как осиновый лист перед дождём. Тогда Тамара Степановна тяжело вздохнула и начала рассказ.
Когда-то у нас была счастливая семья. С Вячеславом мы познакомились молодыми. Не спешили с детьми — хотели пожить для себя, объездить полстраны. Он работал инженером, часто бывал в командировках, и я иногда ездила с ним. Жили небогато, но радостно.
Со временем купили трёхкомнатную квартиру. Муж сам делал ремонт — каждую деталь продумывал до мелочей. Этот дом стал для нас не просто жильём, а воплощением всех наших надежд.
Потом родилась Лидочка. Вячеслав души в ней не чаял — качал на руках, читал сказки, водил в цирк. Казалось, жизнь удалась.
Но счастье длилось недолго. Десять лет назад мужа не стало — забрал рак. Все накопления ушли на лечение, но врачи не смогли спасти. После его ухода в доме поселилась тишина, будто вместе с ним ушло всё тепло.
Дочь после смерти отца изменилась. Стала отдаляться, всё чаще пропадала у друзей, потом сняла комнату. Я не держала её — понимала, что каждому нужно своё пространство. Виделись редко, но общались. До одного разговора.
Два года назад она пришла с просьбой: хотела взять ипотеку на квартиру. Предложила продать нашу, купить мне однокомнатную, а разницу отдать на первый взнос.
Я отказалась. Не из-за жадности. Этот дом — последнее, что связывает меня с Вячеславом. Каждая вещь здесь хранит его след: старый письменный стол, полка с книгами, даже запах кофе по утрам…
Я попыталась объяснить, но дочь не стала слушать.
— Папа строил это для меня! — крикнула она. — А ты цепляешься за стены, как за могилы!
Хлопнула дверью — и пропала. С тех пор — ни слова.
Недавно узнала от подруги: Лида взяла ипотеку одна. Работает без выходных, снимает квартиру. Ни семьи, ни детей — только работа и сон.
Я звонила — номер не существует. Знакомая говорила, что та выглядит измождённой, но никого к себе не подпускает.
Не знаю, как до неё достучаться. Как просить прощения, если не понимаю, в чём виновата. Мне скоро семьдесят, а сердце ноет от безысходности.
Сижу вечерами у окна, вглядываюсь в темноту, мечтая увидеть в дверях знакомый силуэт. Услышать простое: «Мама, я дома». Но, видно, это лишь грёзы старухи.
Часто думаю: правильно ли я поступила? Может, стоило отпустить прошлое ради её будущего? Или честнее было сохранить память о нашей семье?
Ответа нет.
Только тишина в пустых комнатах да фото Вячеслава на стене. Смотрит с него, будто спрашивает: «Как же так вышло?..»
А я не знаю, что ответить…
