Когда-то давно, в далёкие годы, я, Марфа Игнатьева, решилась на отчаянный шаг — разорвать связь мужа с его роднёй, которая тянула нас в омут. Ни капли раскаяния не терзает мою душу: они губили его, а я не мог допустить, чтобы и наша семья пошла ко дну. Родственники мужа, Пантелея, не были ни пропойцами, ни бездельниками, но их мысли отравляли, словно испорченный мёд. Они свято верили, что всё должно свалиться с неба само, без труда. Но разве бывает такое? Не хотела я, чтобы мой муж, способный на великие дела, завяз в их трясине уныния.
Пантелей — работяга, но без толчка, без веры в себя. Его семья из глухой деревушки под Томском никогда не искала этого толчка. Только ныли: на власть, на соседей, на злую долю — виноваты все, кроме них самих. Родители его, Тихон и Аграфена, всю жизнь перебивались с хлеба на квас, копейку к копейке прижимали, но пальцем не пошевелили, чтобы изменить свою участь. Их вечная присказка: «Такая уж наша доля, не переменить». Был у Пантелея брат, Прокофий. И у него жизнь не заладилась: женился, да жена сбежала к купцу побогаче, оставив его с мыслью, что все бабы — корыстные дуры. Эта семья — словно прорубь без дна, куда утекают все надежды.
Я любила Пантелея и знала — он может больше. Но после двух лет жизни в их деревне стало ясно: если ничего не предпринять, так до седых волос и будем в одной и той же зипуне ходить, да на соль копить. Даже в глуши работу найти можно, но родня мужа твердила обратное. «Зачем горбатиться на других? Вышвырнут — и ни суд, ни право тебе не помогут», — ворчал свёкор. Он с Пантелеем трудились на местной фабрике, где платили раз в полгода, да и то не всегда. «Меняться не к чему, везде свои люди сидят», — вторил Пантелей, повторяя отцовские слова. Даже огорода свёкруха не держала: «Всё равно соседи своруют, зачем стараться?» Их покорность судьбе сводила меня с ума.
Я видела, как Пантелей, умный да рукастый, тухнет под их гнётом. Они не просто бедствовали — они срослись с нищетой, будто с ней и родились. Не для такой доли я выходила замуж. Однажды не стерпела. Села напротив, смотри в глаза и говорю: «Либо в город, на новую жизнь, либо я одна уеду». Он упирался, твердил, как попка, всё то же: «Ничего не выйдет». Свёкор со свёкрухой на него давили, кричали, что я семью крушу. Но я не отступила. Это был наш последний шанс вырваться. В конце концов, Пантелей сдался, и мы перебрались в Томск.
Переезд перевернул всё. С нуля начинали: работу искали, угол снимали, каждую копейку на счету держали. Трудно было, но я видела — в Пантелее огонь загорается. Устроился он в артель строителей, я — в лавку писцом. Работали, учились, ночей не досыпали, но шли вперёд. Прошло полтора десятка лет. Теперь у нас своя изба, лошадь, каждое лето на ярмарку в город ездим. Двое детей растут — старший Ермолай да младшая Устинья. Всё сами добились, без чужой помощи. Теперь Пантелей — старший в артели, а я свою лавчонку открыла. Наша жизнь — плод наших трудов, а не милости судьбы.
К родне Пантелея изредка наведываемся, деньги им подкидываем, чтобы не пропали. Но они не изменились. Брат его, Прокофий, так и живёт с родителями, на той же фабрике трудится, где по полгода не платят. Зовут нас счастливчиками, будто мы не горбом, а волшебством всего достигли. «Вам просто Фортуна», — говорят, будто не видели, как мы ночами не спали, отказывали себе во всём. Их слова — как пощёчина. Не понимают, что сами выбрали свою яму.
Недавно Пантелей признался: переезд — лучшее, что с ним случилось. Понял он, как родня душила в нём волю к лучшему, как их нытьё и лень тянули назад. Горжусь, что вырвала его из той трясины. Но чтобы семью сохранить, пришлось поставить заслон между ним и его роднёй. Не запрещала общаться, но сделала так, чтобы их яд нас не отравлял. Каждый их упрёк, каждая жалоба — как напоминание: ещё чуть-чуть — и мы бы сгинули в их безнадёжности.
Иногда сердце щемит: а вдруг остался бы Пантелей там, в той серой жизни, где мечтам нет места? Но вижу, как он на наших детей глядит, на дом наш, и понимаю — всё правильно. Его родня и теперь живёт в своём мире, где судьба решает, а не человек. А мы выбрали другой путь. И не пущу я их отраву в нашу жизнь. Мы с Пантелеем своё счастье выковали, и никто его у нас не отнимет.
