28 мая
Сегодня в палате пахнет дезраствором, тушёной свеклой и тем особым запахом старости — густым, как кисель, который висит в воздухе и липнет к коже. Я сижу на краю койки, теребя выгоревший халат — тот самый, в котором ещё год назад пила утренний чай на своей кухне в Перове. Дома. Когда он ещё был моим…
На соседней койке — Анфиса Степановна. Сидит, как каменная баба, уставившись в стену. Смотрит сквозь неё, будто там — её деревня под Вологдой, где остались яблони да покосившийся дом.
Вдруг она поднимается, хватается за табурет и пододвигается ко мне.
— Светочка, ну расскажи… как ты здесь оказалась? — её голос, как ржавая скрипка. В глазах — детский испуг. Будто не старуха передо мной, а девчонка, которую жизнь обманула.
Хотела отмахнуться. Кому в этом аду нужны чужие истории? Но рот открылся сам. Видно, слишком давно никто не спрашивал.
— Всё началось с молчания… — голос дрожит. — Сначала Денис звонил реже. То работа, то Лизу в музыкалку везти, то просто «не успел, мам». Катя, его жена, всегда смотрела на меня, как на мебель. А Лиза… внучка растёт, ей не до бабули. Я ж понимаю.
Анфиса кивает. Она тут пять лет — каждая история для неё, будто своя.
— Потом забыли про дни рождения. Сначала мой, потом Восьмое марта, потом — и Новый год. А я… варила холодец. Как Дениска любил. Накрывала стол. Ставила фото — он в трусиках на Волге, а я рядом, в платье в горошек. Ждала. Всё ж они обещали…
В глазах — предательские слёзы. Анфиса трогает мою руку — костлявую, в коричневых пятнах.
— Приехали. Ночью. Денис смотрит в пол. «Мама, — говорит, — Лизе нужна комната…» А дальше — будто в тумане. Только его слова режут: «Тебе тут будет лучше. Медсёстры, процедуры…»
— И что ты?..
— Что я могла? — смеюсь горько. — Шептала: «Я же…» А они уже грузчиков наняли. Выносят мой буфет — тот, с журавлями. Тянусь к нему, а Лиза в телефоне уткнулась. Ни «пока», ни «спасибо». Будто я — пустое место.
— А сейчас? Пишут хоть?
— Вчера Денис звонил. Спросил: «Как самочувствие?» А я ему: «Помнишь, как в детстве от грозы под мою подушку прятался?» А он: «Не припомню». Вот так. Не припомнил. Или соврал.
Анфиса сжимает мои пальцы. Рука у неё — как у моей матери когда-то: жёсткая от работы, но тёплая.
— А самое смешное? — продолжаю. — Мою «двушку» теперь сдают. Деньги — на репетиторов для Лизы. А пока — там «студия восточных танцев». Представляешь? Где мой сервант стоял, теперь тётки бёдрами крутят…
В коридоре громыхает тележка с кастрюлями. За окном — закат, как будто небо порезали. Тишина. Страшная тишина.
— Но я-то помню всё. Как первый зуб у него. Как ночами качала, когда колики. Как он «тройку» по математике принёс и ревётся. Как мечтала: будет счастливым. Всё отдала. А теперь… я просто расходный материал.
Анфиса обнимает меня. Щека её — морщинистая, как печёное яблоко. Мы сидим в полутьме. Между прошлым, где пахло пирогами, и настоящим — с вонью лекарств и чужих тел.
И одна мысль сверлит:
А вдруг когда-нибудь он всё же вспомнит?..
