**Дневниковая запись**
Сегодня снова вспомнил тот день, когда осознал, как хрупка доверчивость стариков. До сих пор комок подступает к горлу.
Николай Ильич стоял у окна своей хрущёвки в Нижнем Новгороде, затягиваясь «Беломором». Пальцы дрожали, сердце билось так, будто рвалось из груди. В семьдесят три года оказаться ненужным — горько. А ведь ещё вчера был дом, семья, любимая Галя…
— Пап, ну сколько можно? — ворвалась в комнату Даша, моя кровинка. — Мы просто просим твою комнату. Ванька с Петькой уже большие, а спят вповалку. Неудобно же!
— Дочка… — прошептал я. — А мне где жить? В приюте? Если тесно — снимайте квартиру или к тёще переезжайте. Я ещё не мебель, чтобы меня выносить.
— Спасибо, папа, я всё поняла, — хлопнула дверью Даша, оставив после себя шлейф «Красной Москвы» и холод.
Я опустился в кресло, провёл рукой по шерсти пса Трезора, и вдруг — слёзы. Не плакал со смерти Гали. Жили душа в душу сорок лет, а теперь наша Даша…
Всё лучшее ей отдавали. А выросла — чёрствая.
— Деда, ты нас разлюбил? — ворвался Ванька, восьмилетний сорванец. — Мама говорит, ты жадила! Не отдаёшь комнату!
— Внучек… — голос сломался.
Понял: дочь детей на меня натравила. Вздохнул и выдавил:
— Ладно. Берите комнату…
Даша влетела сияющая.
— Пап, правда? Спасибо! Я договорилась — отвезём тебя в хороший пансионат, с заботой! Трезора тоже не бросим, честно!
Через два дня я оказался в душном бараке для стариков под Дзержинском. Запах плесени, облупленные обои, пустые глаза соседей. Никакого «ухода». Просто свалка для ненужных.
— Новый? — хрипло спросила соседка. — Меня Татьяна зовут. Тоже родня спихнула?
— Дочь. Квартиру ей освобождать пришлось.
— А мне племянник. Квартиру переоформил, а меня — сюда. Хоть не под забором…
Стали коротать дни вместе. Грелись на лавочке, вспоминали молодость. Татьяна стала светом в моей тьме.
А Даша не звонила. Даже про Трезора не спросила.
Как-то встретил бывшего соседа — Фёдора.
— Николай Ильич?! Вы же в деревню уехали, Даша говорила! И пса с собой взяли?
— Какого пса?.. — сердце упало.
— Его на улицу выкинули. Я подобрал, отдал добрым людям. Пёс — ангел. А ваша дочь… Квартиру, слышал, сдаёт. Сама у свёкра ютится. Как же так…
Закрыл лицо руками, прошептал:
— Сынок… Домой хочу…
— Не тужите. Я юрист. Помогу. Выписывались?
— Нет.
— Тогда собирайтесь. Всё исправим!
Перед отъездом зашёл к Тане:
— Не реви. Я вернусь. И за тобой.
— На что я тебе, старый дурак…
— Молчи. Ты мне нужна.
В квартире — новый замок. Фёдор разобрался: Даша сдала жильё, подделав документы. Суд вернул мне права.
— Спасибо, сынок… Но я боюсь. Что она ещё задумает?
— Продадите квартиру, часть ей отдадите. Остальное — на дом в деревне. Спокойно доживёте.
Так и вышло. Теперь я в маленьком доме под Богородском. Трезор рядом. А в соседнем доме — Таня. Сажаем картошку, держим уток. Вечерами сидим на крылечке, держимся за руки.
Жизнь — как осенний ветер: то ласковый, то колючий. Но добро, как весеннее солнце, всегда пробивается сквозь тучи.
