Порой мне так и хочется хлопнуть дверью перед носом у свёкра со свекровью — их бесцеремонность съедает мою жизнь.
В тихом городке под Воронежем, где старые заборы знают больше, чем местная газета, мои 33 года превратились в бесконечное шоу для свёкра и свекрови. Меня зовут Светлана, а мой муж — Алексей. Его родители, Людмила Николаевна и Борис Васильевич, обустроили у нас филиал своей столовой. Каждое воскресенье они вваливаются без предупреждения, и я, как загнанная лошадь, мечусь по кухне, а они даже спасибо не скажут.
### Семья, в которой я мечтала быть своей
Когда я выходила за Алексея, мне грезились уютные вечера, дети, гармония. Лёша — золотой человек, работяга, и я его искренне любила. А его родители казались обычными деревенскими людьми: шумными, прямолинейными, но вроде бы безобидными. Ха! После свадьбы их «прямота» обернулась наглостью, а визиты — испытанием на прочность.
Мы живём в двушке, купленной в ипотеку. Наш сын Ярослав, три года, — наше всё. Я работаю в конторе, Алексей — автослесарь. Живём скромно, но честно. Однако каждое воскресенье моя кухня превращается в банкетный зал для свёкра и свекрови. Они не звонят, не спрашивают — просто приходят и командуют: «Света, давай поесть, что там у тебя есть?»
### Наглость — их второе имя
Они приходят с пустыми руками, а уходят, оставляя после себя пустой холодильник и гору грязной посуды. Людмила Николаевна усаживается за стол и командует: «Ну что у тебя сегодня? Борщ? Давай погуще!» Борис Васильевич требует котлет и пива, а я бегаю, как официантка в дешёвом кабаке. После их визита у меня опустошение не только в холодильнике, но и в душе.
Но хуже всего — их вечные придирки. «Света, суп пересоленный, сынок у тебя какой-то худой, ты его, наверное, не кормишь!» — заявляет Людмила Николаевна, уплетая третью тарелку. Алексей молчит, будто так и надо. Я пыталась намекнуть, что устала, но свекровь отмахивается: «Ты ещё молодая, крутись!»
### Молчание мужа — предательство
Я пробовала поговорить с Лёшей. После очередного воскресного кошмара, когда я мыла горы посуды до полуночи, сказала: «Алёш, они просто используют нас как бесплатную столовку!» Он вздохнул: «Это же родители, они так привыкли. Не усложняй.» Его слова резанули, как нож. Неужели он не видит, что я на грани? Я люблю его, но его молчание делает меня одинокой в собственном доме.
Ярослав уже замечает моё раздражение. «Мама, ты злая?» — спрашивает он. Я улыбаюсь, но внутри всё кипит. Я хочу, чтобы мой сын рос в доме, где спокойно, а не как в пункте раздачи обедов.
### Последняя капля
Вчера они снова нагрянули. Я три часа готовила: борщ, плов, салат, пирог. Они ели, хрустели, причмокивали, но ни слова благодарности. Когда я робко попросила Людмилу Николаевну помочь с посудой, она фыркнула: «Я тебе что, уборщица? Ты хозяйка — вот и крутись!» Алексей промолчал. И в этот момент во мне что-то сломалось.
Я решила: хватит. Либо Алексей поговорит с родителями, либо я больше не открываю им дверь. Пусть приносят еду с собой, помогают или сидят дома. Да, это вызовет скандал. Людмила Николаевна начнёт орать, что я неблагодарная, Борис Васильевич что-то буркнет про молодежь, Алексей, возможно, обидится. Но я больше не могу жить в этом рабстве.
### Мой дом — мои правила
Эта история — мой бунт. Я заслуживаю уважения. Я хочу, чтобы мой дом был моим, чтобы Ярослав видел маму, которая улыбается, а не злится. Если ради этого придётся хлопнуть дверью перед носом у свёкра и свекрови — что ж, значит, так тому и быть.
Я не знаю, как отреагирует Алексей, но отступать не собираюсь. Моя семья — это мы с ним и Ярослав. А моя кухня — не ресторан «У Людмилы Николаевны». Хватит.
