Бывает, судьба бьёт тебя по самому больному — не из злости, а чтобы ты наконец прозрел. Вот так и у меня вышло. Ни за что бы не поверила, что моей главной ошибкой в жизни окажется…
Я отлично помню тот день, когда мой сын, Никита, объявил:
— Мам, сегодня приведу свою девушку. Познакомитесь.
Мне тогда стукнуло шестьдесят. Он уже взрослый, тридцать три года — пора бы и семью завести. Я даже обрадовалась: ну наконец-то! А потом она переступила порог моей московской квартиры, и я едва не поперхнулась чаем. А я-то ведь дама, которая и в молодости могла дать фору любому грубияну, но держала себя в рамках.
Эту девушку я узнала сразу. Алевтина. Она жила рядом с домом моей покойной бабушки в Ярославле. И я прекрасно знала, откуда ноги растут. Её семья — классические «горе-тусовщики»: отец вечно в подвыпившем состоянии, мать — королева кухонных посиделок с бутылкой. Я видела этот бардак, эти крики, эти вечно небритые физиономии. И когда она вошла в мой уютный дом, где пахнет свежестью и порядком, у меня внутри всё перевернулось. Как вообще человек из такой семьи может стать достойной женой моему Никитке? Не верю. Ни на рубль.
Никита, увидев моё лицо, сразу всё понял. Отвёл на кухню и выдал:
— Мам, если хоть слово скажешь ей в упрёк — считай, что я в Сибирь уехал. Мой выбор, уважай.
Пришлось заткнуться. Знаю его характер — упёртый, как сибирский валенок. Его отец, например, двадцать лет не разговаривал со своим братом из-за спора, кто лучше жарит блины. Так что я стиснула зубы и приняла правила.
Алевтина пожила у нас месяца два. В лицо ей ничего не говорила, но взглядом давала понять: «Ты здесь как снег в мае». Меня бесило всё: как она режет хлеб, как моет посуду (оставляя разводы, как на картинах импрессионистов), как даже чай заваривает — слабый, будто вода после компота. Я была уверена: она вцепилась в моего сына, как в билет на выход из своей серой жизни. У него — два высших, работа в солидной фирме, зарплата в евро. У неё — пара рваных кроссовок и мешок комплексов.
Потом Никита взял ипотеку и съехал. Я вздохнула свободно. Теперь пусть сама разбирается со своей «гостеприимностью». В гости меня не звали — да мне и не надо. Виделись только по праздникам, обычно в кафе — якобы потому, что дома у неё «не получается». Ну конечно, она же даже оливье резать не умеет, не то что гостей принимать.
Три года пролетели незаметно. Они расписались, устроились на работу, жили своей жизнью. Я не лезла. Никита часто мотался в Питер по делам, а с Алевтиной мы общались реже, чем с соседской таксой. Всё было тихо и мирно.
А потом у меня прихватило спину — так, что ни сесть, ни встать. Вызвала врача, тот сделал укол, прописал лежать и не геройствовать. А Никита как раз укатил в командировку. Готовилась страдать в гордом одиночестве.
Но на следующий день раздался звонок:
— Ольга Степановна, это Алевтина. Я к вам зайду, хорошо? Ключ у меня есть, Никита оставил. Вам что-нибудь купить? Заскочу в «Пятёрочку».
Я обомлела. Она пришла — притащила суп, помогла перестелить постель, вымыла полы, даже пыль протёрла. Назавтра — опять. И так каждый день. Будто я ей родная, а не свекровь, которая годы смотрела на неё, как на пятно на скатерти.
В один момент я не выдержала. Расплакалась. Она стояла у плиты, помешивала борщ, а я — ревела в три ручья.
— Прости меня, Лева… — выдавила я.
Она развернулась, вытерла руки, подошла и обняла:
— Всё нормально. Главное — чтобы вам лучше стало.
Тут-то я и поняла: ошиблась. Жёстко и бесповоротно. Судила по фамилии, по слухаА ведь всё, что ей было нужно — это просто чтобы её наконец приняли такой, какая она есть.
