Как сказать мужу, что я тихонько устроила его мать в дом престарелых — и не чувствую угрызений совести
Я не предполагала, что всего через год после свадьбы мне придётся выбирать: либо мой рассудок, либо наш брак. Меня зовут Валерия, мне тридцать три, и всю жизнь я считала себя терпеливой и справедливой. Но, видимо, даже у самых стойких наступает момент, когда они выбирают себя. Сейчас я стою на этой грани.
Когда я познакомилась с Артёмом, он казался мне идеалом. Заботливый, весёлый, с лёгким характером. Никогда не ныл, не жаловался, всегда улыбался. Мы встречались почти год, он снимал то квартиру, то гостиницу. Я думала — просто стесняется бардака в своей обители. Как же я заблуждалась…
Свадьбу мы сыграли скромную — только роспись. Артём говорил, что не любит шумные праздники, да и я не возражала. Деньги пригодились бы на жильё. После загса мы поехали туда, где, по его словам, «начинается наша совместная жизнь». И тут-то начался мой личный домашний кошмар. Потому что в той квартире нас ждала не романтика на двоих… а Галина Степановна — моя свекровь. И это стало лишь первым звеном в цепи.
Эта женщина возникла в моей жизни, как призрак из прошлого. Ей за семьдесят, но, несмотря на возраст, она бодра, как электровеник, и хитра, как лиса. Носится по дому, словно ураган, но стоит попросить её помочь — хватается за сердце, стонет и падает на диван с видом мученицы. Она виртуозно превращает любой диалог в театр одного актёра.
Я пыталась говорить с Артёмом. Мол, может, снимем ей отдельное жильё? Он только хмурился: «Ты чего? Мама одна не сможет. Она старая, ей страшно». А мне? А нам? Когда в нашей спальне висит портрет её деда, словно святого, а в соседней комнате в шесть утра гремит «Русское радио» на всю катушку, и она орет «Ой, мороз, мороз»?
Я терпела. Честно. Два месяца я мыла за ней посуду, молчала, когда она копалась в моём гардеробе, критиковала мои наряды, мои блюда, даже… нашу с мужем личную жизнь. Однажды я вернулась с работы, а она мне:
— Ты чего такая помятая? Артём, видно, не слишком усердствует, а?
У меня отнялся язык.
А потом, листая соцсети, я наткнулась на статью про современные пансионаты. Чистые, светлые, с врачами, питанием и развлечениями. Там старики не доживают, а резвятся: поют, рисуют, играют в шахматы. Я позвонила, узнала цены — и обомлела. Месяц в таком месте стоит как аренда однушки в Питере. Тогда у меня и созрел замысел.
Я не сказала мужу ни слова. Просто оформила документы. Свекровь сначала упиралась, но, увидев ухоженные аллеи, бабушек в нарядных кофтах и концерты под баян, сдалась. Она даже повеселела — будто сбросила десять лет.
А теперь я сижу в пустой квартире и не знаю, как сказать Артёму, что его мать уже пять дней живёт в пансионате, где её окружает забота, чистота и целая толпа подруг, которые не мечтают сбежать на балкон.
С одной стороны — страх. С другой — лёгкость. Я снова могу спать ночью, ходить по дому в пижаме, включать любимые песни, не боясь, что она покрутит у виска и назовёт это «бесовщиной». Я начала дышать. Жить.
Сегодня я ему всё расскажу. Потому что иначе станет только хуже. Либо он поймёт… либо я пойму, что ошиблась не только в его матери, но и в нём самом.
