Мне снился странный сон, будто моя старость превращается в ледяную пустыню. Невестка — алая тень в углу комнаты — шепчет сыну: «Продадим её квартиру, достроим наш дом». Эти слова падают, как монетки в пустую кружку бездомного.
Меня зовут Галина Семёновна, будто бы живу я в тихом городишке под Воронежем. Сын, Дмитрий, женился на Зое — девице с глазами, как зимние сумерки. Они ютятся в хрущёвской клетушке, а вот уже семь лет в поле стоит их недострой — скелет дома, обтянутый полиэтиленом вместо кожи. Первый год просто копали яму. На второй — залили фундамент, будто вкопали зеркало в землю. А потом всё застыло, как сон наяву.
Когда приезжают, разговоры — только о стройке. «Вот здесь будет кухня, — говорит Зоя, — а здесь мы поселим тебя, Галина Семёновна». Говорит, а в глазах — расчёт, будто меряет мои квадратные метры. Однажды Дмитрий обнял меня: «Мама, продай квартиру, будем жить все вместе!» А Зоя добавила: «А летом — на дачу!» Дача у нас — будка с щелями вместо стен, где даже мыши зимой дохнут.
Проснулась я от собственного крика, когда во сне услышала, как Зоя шепчет: «Отправим её к соседу Фёдору, он одинокий». Сосед мой — старик с лицом, будто смятый рубль, иногда пьём чай с брусничным вареньем. Но жить с ним? Это ж хуже, чем под мостом! В сновидении я бегу по бесконечному недострою, а Зоя за мной — с молотком вместо лица. Дмитрий стоит посередине, весь из проволоки, и плачет ржавыми слезами.
Просыпаюсь в холодном поту. За окном — мороз, а в груди — ледяная пустота. Продать квартиру — значит проснуться однажды на той самой даче, где вместо двери — прорубь в реке. Но и сына потерять страшно — он же плоть от плоти, хоть и опутан змеиными намёками жены. Каждую ночь теперь засыпаю с одной мыслью: как не утонуть в этом сне наяву?
