Изредка мне кажется, что моя жизнь — это длинный, затянутый сериал без счастливого завершения. Мне 62 года. Я нахожусь у окна своей небольшой квартиры на окраине Москвы, смотрю на проезжающие автомобили и размышляю, как всё быстро пролетело. Всё ушло. Осталась лишь я — с тревогой внутри и страхом перед завтрашним днём.
Четырнадцать лет назад моя жизнь разделилась на “до” и “после”. Сначала ушёл папа — он боролся с раком, и каждый его вздох был как удар молота по сердцу. Через несколько месяцев не стало и моей младшей сестры — та же болезнь, то же безысходное отчаяние. А затем произошло то, чего я никак не ожидала: у мамы стремительно началась деменция. Она перестала узнавать лица, путала день с ночью, терялась в собственной квартире. Из взрослого человека она превратилась в беспомощного ребёнка. А мой муж… Он не выдержал. Он ушёл. Сказал, что устал жить с тенью женщины, которую когда-то любил. Ушел к молодой, свободной, беззаботной. Я осталась одна — с больной матерью и дочерью от первого брака, которая меня ненавидела.
Она никогда не простила мне второго брака. Когда я снова вышла замуж, ей было одиннадцать, и она, как оказалось, копила обиды все эти годы. Мы стали чужими. Мне неоткуда было ждать помощи. Друзья отдалились, знакомые перестали навещать. Я выживала. Сходила с ума от боли и усталости, но не позволяла себе сломаться. Только регулярные посещения психолога удерживали меня на плаву. Мама была как новорождённая — с ложечки кормила, меняла памперсы, купала, пела ей колыбельные, когда она плакала ночами. Мы прошли всё: инсульты, перелом шейки бедра, тяжёлую операцию. Шесть лет я жила на грани.
А потом её не стало.
Казалось бы, можно вздохнуть. Но нет. Вместо облегчения — пустота. А с дочерью — лишь боль. Постоянные упрёки, претензии, обвинения: что я мало помогаю деньгами, что она не может позволить себе отдых, потому что не нашла “нормальную работу”, и во всем, конечно, виновата я. Виновата, что её отчим ушёл. Виновата, что не поддержала, когда ей было трудно. Виновата, что родила не в то время, не от того человека.
Я переоформила на неё родительскую квартиру. Сколько слёз, нервов, бессонных ночей мне это стоило — знает только мой психолог. Потом и у меня обнаружили рак. Ужасный диагноз. Химия. Операция. И скандалы. Дочь переехала ко мне на время — не из сострадания, а потому что не было ясно, выживу ли я. Молчаливая, злая, равнодушная. Она была рядом телом, но не душой.
С тех пор прошло шесть лет. Моё здоровье, слава Богу, стабилизировалось. Я снова работаю, тихо радуюсь мелочам, понемногу возвращаюсь к себе. Дочь вышла замуж, родила замечательного малыша. Живут отдельно. Мы общаемся, но я всё время чувствую, насколько хрупка эта связь. Стоит только сделать неловкий шаг — и мост рухнет.
Я живу. Но как будто не до конца. Потому что внутри — одиночество. Вечером я прихожу домой, и тишина бьёт в уши. Во время пандемии это ощущение стало невыносимым. Подруги — кто переехал, кто растворился в семье. Никто не звонит. Некому рассказать, что мне снилось. Некому пожаловаться на боль в ноге. Никто не спросит: “А ты поела сегодня, Татьяна?”
Я вспоминаю, как когда-то была нужной. Как готовила ужины, гладила школьную форму, вязала носки, ходила по больницам, собирала документы, ночами сидела у постели больной мамы. А теперь — тишина. Никто не ждёт. Нигде не ждут. И это пугает. Пугает так, что иногда я просыпаюсь в холодном поту — с мыслями, что однажды упаду в ванной, и никто не узнает. Что однажды просто исчезну, и мир не заметит.
Я боюсь будущего. Боюсь стать той самой старушкой с погасшим взглядом, которая сидит у подъезда, чтобы просто услышать чей-то голос. Я не хочу жалости. Я не ищу сочувствия. Я просто хочу быть для кого-то важной. Хоть чуть-чуть.
Спасибо, если дочитали. Это значит, что сегодня меня услышали. А значит, я ещё не совсем одна.
