Мама, как ты могла?
До сих пор кажется, будто этого разговора не было. Набрал её номер просто так, для приличия, услышать банальное «как дела» — а очутился в доме, где стены наклонены, пол качается, и даже телефон в руке сквозь пальцы просачивается. «Мам, ты в своём уме? — голос сам собой сорвался в крик. — Я твой сын, у меня сын растёт, твой кровь от крови, а ты квартиру — как пирожок в ларьке — незнакомке отдаёшь? И ещё приветствуешь меня, будто так и надо: “О, сынок, давно не звонил”?» Тишина в трубке гудела, как провода под окном в декабре, а в груди колотилось что-то острое, ледяное. Как?
Меня зовут Артём, тридцать пять, единственный ребёнок Людмилы Степановны. Отношения — как дорога в гололёд: то вверх, то вниз, но всегда с риском улететь в кювет. В детстве мать пахала на трёх работах, чтобы я не в чём не нуждался. Благодарен? Да. Только её вечное «я сама» и «не лезь» вырыли между нами ров глубже волжского фарватера. Когда женился на Алёне и родился Ваня, надеялся — сблизимся. Но мать так и не приехала, отнекивалась: «Сердце шалит, да и дел по горло». Я не настаивал, звонил раз в месяц, фотки Вани ей слал. Ответы — как телеграммы: «Молодец. Рада». А теперь вот — квартира, наша, родная, переписана на какую-то… Маргариту.
Всё началось с звонка тётки, Тамары. «Твоя мать квартиру подарила», — брякнула она, будто сообщала о скидке на гречку. Сначала подумал — бред. Но нет: мать, не дрогнув, отписала жильё на женщину, которая, якобы, «помогает по дому». Квартира в старом районе, двухкомнатная, где пахло детством, книгами и блинами по воскресеньям. Теперь там чужая прописка.
Набрал мать. Она ответила ровным голосом, будто говорила о погоде: «Да, Артём, подарила. Маргарита хорошая, лекарства приносит, полы моет. А ты далеко». У меня в ушах зазвенело. Да, мы в другом городе, но я же предлагал помощь! То сиделку найму, то сам приеду — она всё отмахивалась: «Сама справлюсь». А теперь оказывается, что мамина «сама» — это соседка, которая вдруг стала «почти дочерью».
«Кто она вообще? — спросил я, сжимая телефон. — Почему сразу квартиру? Можно было просто платить ей!» Мать вздохнула: «Она мне как родная. А ты… не приезжаешь».
В груди закипело. Да, не приезжаю каждые выходные — работа, ипотека, свой ребёнок. Но разве это значит, что мы не семья? Ване четыре года, я мечтал, что эта квартира когда-нибудь станет ему опорой. Теперь же всё ушло в чужие руки.
Мы поехали к ней. Встретила тепло, Ваню обняла, но глаза бегали. За чаем я опять про квартиру: «Мам, давай я буду чаще приезжать. Давай найму помощницу. Зачем отдавать жильё?» Она посмотрела в окно, где снег падал густо, как в старом кино: «Не хочу обузой быть. Ты занят, а она — рядом».
Будто ножом по горлу. Неужели она правда верит, что для нас — лишняя?
Домой вернулись молча. Оспаривать дарственную бесполезно — мать в ясном уме. Но в голове одна мысль: как так вышло? Теперь буду звонить каждый день. Ваню возить. Пусть знает бабушку. Может, она поймёт, что мы — её. А Маргарита… Пусть хоть борщ варит ей почаще.
Жизнь оказалась короче, чем я думал. И куда хрупче.
