Изредка кажется, что моя жизнь похожа на длинный, затянувшийся фильм без счастливого финала. Мне 62 года. Я сижу у окна своей маленькой квартиры на окраине Москвы, смотрю на машины, снующие мимо, и думаю, как быстро всё пролетело. Всё исчезло. Осталась лишь я — с тревогой внутри и страхом перед завтрашним днём.
Четырнадцать лет назад моя жизнь раскололась на “до” и “после”. Сначала умер отец — он долго боролся с раком, и каждый его вздох звучал в моём сердце, как удар молота. Через несколько месяцев ушла моя младшая сестра — та же болезнь, тот же невыносимый ад. А потом произошло то, что я никак не могла предвидеть: у мамы началась деменция. Она перестала узнавать лица, путала день с ночью, терялась в собственной квартире. Из взрослого человека она превратилась в беспомощного ребёнка. А мой муж… Он не выдержал. Он ушёл. Сказал, что устал жить с тенью женщины, которую некогда любил. Ушел к молодой, лёгкой, беззаботной. Я осталась одна — с больной матерью и дочерью от первого брака, которая меня ненавидела.
Она так и не простила мой второй брак. Когда я повторно вышла замуж, ей было одиннадцать, и, как оказалось, всё это время она копила в себе обиду. Мы стали чужими друг для друга. Мне неоткуда было ждать помощи. Друзья отдалились, знакомые перестали звонить. Я старалась выживать. Сходила с ума от боли и усталости, но не позволяла себе сломаться. Только регулярные визиты к психологу помогали мне держаться на плаву. Мама стала как новорождённая — кормила её с ложечки, меняла подгузники, купала, пела ей колыбельные, когда она плакала по ночам. Мы пережили всё: инсульты, перелом шейки бедра, тяжёлую операцию. Шесть лет я жила на грани.
А потом её не стало.
Казалось бы, должно было стать легче. Но вместо этого — пустота. А с дочерью всё продолжалась боль. Постоянные упрёки, претензии, обвинения: что я мало помогаю деньгами, что она не может себе позволить отпуск, поскольку не нашла “нормальную работу”, и, конечно, я во всем виновата. Виновата, что её отчим ушёл. Виновата, что не поддержала, когда ей было трудно. Виновата, что родила её в неподходящее время и не от того человека.
Я оформила на неё родительскую квартиру. Сколько слёз, нервов и бессонных ночей это стоило — знает лишь мой психолог. Затем у меня тоже обнаружили рак. Ужасный диагноз. Химиотерапия. Операция. И постоянные скандалы. Дочь переехала ко мне на время — не из милосердия, а потому что не было ясно, выживу ли я. Молчаливая, злая, равнодушная. Она была рядом телом, но не душой.
С тех пор прошло шесть лет. Моё здоровье, слава Богу, стабилизировалось. Я опять работаю, радуюсь мелочам, понемногу возвращаюсь к себе. Дочь вышла замуж, родила чудесного малыша. Живут отдельно. Мы общаемся, но я постоянно чувствую, насколько хрупка эта связь. Стоит лишь сделать неловкий шаг — и мост рухнет.
Я живу. Но будто не совсем. Потому что внутри — одиночество. Вечерами я возвращаюсь домой, и тишина звонит в ушах. Во время пандемии это ощущение стало невыносимым. Подруги — кто-то уехал, кто-то растворился в семье. Никто не звонит. Некому рассказать, что мне снилось. Некому пожаловаться на боль в ноге. Никто не спросит: “А ты поела сегодня, Лена?”
Я вспоминаю, как когда-то была нужной. Как готовила ужины, гладила школьную форму, вязала носки, бегала по больницам, собирала документы, ночами дежурила у кровати больной мамы. А теперь — тишина. Никто не ждёт. И нигде не ждут. И это пугает. Пугает так, что иногда я просыпаюсь в холодном поту — с мыслями, что однажды упаду в ванной, и никто не узнает. Что однажды просто исчезну, и мир не заметит.
Я боюсь будущего. Боюсь стать той самой старушкой с потухшим взглядом, которая сидит у подъезда, чтобы просто услышать чей-то голос. Я не ищу жалости. Мне не нужна сочувствия. Я просто хочу быть кому-то важной. Хоть капельку.
Спасибо, если дочитали. Это значит, что я сегодня была услышана. А значит, ещё не совсем одна.
