Хозяин ресторана нанял уборщицей бездомную женщину с сыном. Включив камеры наблюдения, он увидел, как она танцует…
Солнце, будто раскаленный диск, медленно тонуло за крышами многоэтажек, окрашивая небо в багряные, золотые и медовые тона. Воздух был пропитан запахом осени — смесью влажной листвы, дыма из редких труб и отдаленным ароматом кофе из уличных киосков. Люди спешили домой, смеялись, обнимались, жили. А Сергей стоял, одинокий, как памятник забытым временам, и смотрел на пустырь, будто на могилу своей юности.
Его руки, спрятанные в карманах шерстяного пальто от итальянского бренда, были ледяными, несмотря на толстые перчатки. Он не чувствовал тепла, не чувствовал времени, не чувствовал города вокруг. Осталось только пульсирующая боль в груди и вспышки прошлого, словно кадры старой кинопленки.
Перед ним, за ржавой сеткой-рабицей, лежало место, где когда-то звучала музыка, где в такт битам кружились пары, где рождались первые чувства, где он впервые поцеловал девушку под звездами. Танцплощадка. Его танцплощадка. Когда-то здесь пахло молодостью, свободой, надеждой. Теперь — только бурьян, ржавчина и тишина, разорванная редким шелестом ветра.
Это место было для него одновременно святыней и проклятием. Здесь он был счастлив. Здесь он мечтал. Здесь он впервые почувствовал, что ему все по плечу. А теперь, стоя за этим забором, он чувствовал, будто его душа тоже заросла, как этот пустырь — сорняками, разочарованием, одиночеством.
Мысли сами собой вернулись к тому, что случилось всего час назад. Анжелика. Его звезда. Его кошмар. Его ошибка.
Кабинет был в стиле лофт — кирпичные стены, теплое освещение, кожаный диван, бар с редким виски. Но атмосфера — ледяная. Анжелика стояла посреди комнаты, словно статуя из мрамора и яда. Ее тело — идеальное, вылепленное годами тренировок, взгляд — холодный, как сталь. Она смотрела на него так, будто он — никто. Мусор, который пора выбросить.
— Ты не смеешь так со мной разговаривать, — прошипела она, голос резал, как лезвие. — Я — лицо твоего кафе. Без меня ты — ничто.
Сергей стоял у окна, спиной к ней. Он не оборачивался. Не хотел видеть эту маску высокомерия. Он знал правду: да, она танцевала хорошо. Очень хорошо. Но талант без души — просто шоу. А она уже давно танцевала не для людей. Она танцевала для себя. Для славы. Для поклонников, которых считала своей собственностью.
— Между нами никогда ничего не было, Анжелика, — сказал он ровным голосом, словно поверхность озера перед бурей. — И не будет. Я благодарен тебе. За годы, за посещаемость, за то, что ты действительно была лучшей. Но ты перестала учиться. Ты начала требовать, а не предлагать. Ты считаешь, что весь мир крутится вокруг тебя. Это конец.
Он положил на стол конверт. Толстый. Тяжелый. В нем — сумма, равная годовому заработку. Даже больше. Это не была месть. Это был прощальный жест. Уважение к ее таланту. Но не к ее характеру.
Анжелика даже не взглянула на конверт.
— Забери свои слова, — прошипела она. — Я уйду. И твоя империя рухнет. Люди приходили ради меня. Через месяц ты будешь сидеть в пустом зале, как старый дурак, который не понял, кто сделал его успешным.
Сергей наконец обернулся. В глазах — ни злости, ни жалости. Только усталость. И абсолютная уверенность.
— Ты уволена, — сказал он. — Две недели — по закону. Администратор тебя рассчитает. Держи удачу.
Он вышел, не оглядываясь. Машина ждала у подъезда. Он сел, включил музыку — тихую, классическую — и просто поехал. Без цели. Без плана. Только дорога. И мысли, словно осколки шрапнели, разрывающие сознание.
Через час он оказался здесь. У этого забора. У своей юности. У своей боли.
На следующее утро голова гудела, будто внутри пронесся ураган. Сергей проснулся с ощущением, что вчера потерял что-то важное. Но не работу. Не женщину. А самого себя. И, словно в ответ на внутренний зов, он вдруг понял — должен вернуться туда. На ту землю. Где когда-то смеялся, танцевал, влюблялся.
В багажнике он нашел лом — ржавый, но крепкий. Приехал на пустырь. Оттянул сетку, пролез в щель — будто в прошлое.
Территория встретила его молчанием. Ветер шелестел сухими листами, словно перелистывал страницы забытой книги. Старая деревянная эстрада наклонилась, словно уставший от жизни старик. Двери заколочены, окна — черные пустоты. Одно — разбито.
Он заглянул внутрь. Полумрак. Пыль. Паутина. Осколки стульев, ржавые гвозди, остатки афиш, стертых временем.
И все же он полез. Не потому что хотел. А потому что чувствовал — там, внутри, его что-то ждет. Возможно, ответ. Возможно, прощение.
Он сделал три шага. Пол, прогнивший насквозь, хрустнул — и провалился.
Падение длилось секунду. Но за эту секунду он успел подумать: «Вот и все. Конец. За что? За гордыню? За одиночество? За то, что забыл, кем был?»
Он приземлился на кучу щебня и досок. Боль пронзила бок, руки содраны, но он живой. Живой. И это уже чудо.
Он оказался в подвале. Глубиной метра три. Бетонные стены — гладкие, как стекло. Ни выступов. Ни лестниц. Ни надежды.
Телефон — в машине. Он в ловушке.
— Эй! — закричал он. — Есть кто? Помогите!
Голос отразился от стен, будто эхо из пустоты. Никто не ответил.
Он пытался карабкаться вверх. Цеплялся за трещины, за куски арматуры. Срывался. Кровь стекала с пальцев. Отчаяние сжимало сердце.
Через час он сел на кирпич. Закрыл глаза. Думал о том, как бессмысленно все заканчивается. Владелец сети кафе, лю
