ЛЕДЕНЯЩИЙ ГОЛОД СЖИМАЛ НАС, НО КАЖДУЮ НОЧЬ, ПОД ЛУНОЙ, ОН ПРЯТАЛ МЕШОК МУКИ, КОТОРЫЙ СПАС НАШИ ЖИЗНИ.
Меня зовут Анастасия Иванова, а мой отец, Дмитрий Петрович, был человеком немногословным, но с несгибаемой волей. Я родилась в суровые 40-е, когда послевоенная разруха душила каждый дом, как тугая петля. Нищета витала в воздухе, а голод стучал в наши дверы беззвучным призраком. Нас было много, детей, а мать, измотанная, из последних сил пыталась накрыть стол хоть чем-то. Отец, простой рабочий, трудился от зари до заката, но платили ему гроши, а то и вовсе не было работы.
Помню те ночи, когда в животе урчало, а уснуть не получалось. Мать сидела с потухшим взглядом, стараясь скрыть отчаяние. А отец… он вставал среди ночи. Мы думали, что ему просто надо выйти, может, воды попить. Не спрашивали — слишком малы были, чтобы понимать, что происходит, или догадываться о его тайне.
Прошли годы, жизнь понемногу наладилась, и на столе появилось больше еды. Тогда-то мать и рассказала нам правду. В самые голодные времена, когда хлеб был недостижимой роскошью, отец совершал свой тайный подвиг. Каждую ночь, после изнурительного дня, он шёл километры до заброшенной мельницы. Там, под покровом темноты и лунного света, каким-то чудом добывал небольшой мешок муки. Прятал его в тайнике за огородом, и по чуть-чуть мать пекла из этой “лишней” муки хлеб или варила кашу, чтобы мы могли прожить ещё один день.
Он никогда не говорил об этом. Ни жалоб, ни слов об опасности, ни о своей усталости. Только его руки, потрескавшиеся и крепкие, были немыми свидетелями этой жертвы. Он не читал нам проповедей о надежде — он замешивал её в тот хлеб, который пекли тайком. Это была не украденная мука, а мука от его отчаяния, превращённая в любовь.
Мой отец спас нас от голода — не громкими словами, а тихими, ежедневными поступками. И теперь, когда я вижу золотое поле пшеницы, я вспоминаю его руки, сеявшие не только зерно, но и надежду в сердцах своих детей.
*Настоящая любовь не кричит о себе — она молча месит тесто и делится им с рассветом.*
