В тихом городке под Воронежем, где старые дома утопают в сирени, моя жизнь в 60 лет стала бесконечной каруселью из кастрюль и тряпок. Я — Татьяна Ильинична, вдова, живу одна в своей небольшой, но уютной квартирке. Моя дочь Светлана с тремя детьми является ко мне ежедневно на обед, и если поначалу я радовалась их визитам, то теперь чувствую себя дармовым кафе. Усталость гнетёт плечи, а их ненасытные аппетиты и оставленный после них хаос доводят до белого каления. Как обозначить границы, чтобы не ранить родных?
Дочь, бывшая когда-то светом в окошке
Светлане — 35, она замужем за Игорем, у них трое ребятишек: Лиза — 10 лет, Ваня — 7 и крошка Алина — 4 года. Живут по соседству, в съёмной двушке, денег вечно не хватает. Игорь крутит баранку на грузовике, Света в декрете, потому каждый рубль на счету. Когда они впервые начали приходить обедать, я только радовалась: сварить щи — пара пустяков, да и внуки — отрада для души. «Мамуль, у тебя так вкусно, малыши обожают твою картошечку», — приговаривала дочь, и сердце таяло, как весенний снег.
Теперь мой рассвет начинается у плиты: суп, котлеты, компот. Пенсия уходит на продукты, а я наивно думала, что это ненадолго… Но дни слились в череду бесконечных обедов, и я осознала: они не просто едят — они требуют, оставляют после себя поле боя и уносят еду с собой. Моя квартира стала бесплатной столовой, а я — кухаркой, которой даже «спасибо» не говорят.
Дети, отнимающие последние силы
Ровно в час дня, словно по будильнику, на пороге появляется Светлана с ребятишками. Лиза тут же тянется к колбасе, Ваня клянчит пряники, Алина с криками требует конфет. Я не скупердяйка, но запасы тают на глазах. Дети носятся по комнатам, громят, пачкают пол, роняют посуду. Света не делает даже попытки прибраться или помочь. «Мама, ну ты же сама обожаешь готовить», — бросает она, а у меня внутри закипает злость.
В последнее время стала замечать — Света уносит еду. «Мам, можно пару котлеток Игорю? Он так любит твои», — говорит она, и я молча киваю, хотя сердце сжимается в тисках. Вчера Лиза опрокинула вишнёвый компот на мой любимый палас, Ваня оторвал ручку от серванта, а Света лишь рассмеялась: «Ну что поделаешь, дети есть дети». Не выдержала, процедила сквозь зубы: «Света, это мой дом, а не детская площадка». Она вспыхнула: «Ты что, жалеешь кусочек хлеба для родных?»
Боль, вина и бессилие
Люблю ли я их? Конечно! Но эти ежедневные набеги высасывают из меня все силы. В свои 60 я мечтаю о тишине, о книгах, о встречах с подругами, а не о вечном стоянии у раскалённой плиты. Подруга Галя твердит: «Татьяна, они сидят у тебя на шее, скажи прямо — пусть реже приходят!» Но как, если Света тут же надует губы? Боюсь, перестанет вовсе приходить — и потеряю внуков. А Игорь… Тот даже кивнуть не удосуживается, будто мне обязаны по гроб жизни их кормить.
Пыталась намекнуть: «Может, сами иногда готовить будете?» Света посмотрела, как на предательницу: «Мам, ты же знаешь, у нас копейки считаны!» Но при этом новые кофточки у неё появляются регулярно, а я экономлю даже на чае. Неужели я должна сгорать у плиты, лишь бы им было удобно? Внуки — моя радость, но их беспорядок и дочернее равнодушие превращают дом в чужой.
Что делать?
Зашла в тупик. Сказать прямо — обвинят в чёрствости. Давать деньги? Но пенсии едва хватает. Молчать и терпеть? Страшно подумать, во что это выльется. Хочу видеть ребятишек, но не ценой собственного здоровья. В 60 лет я имею право на отдых, но стоит подумать об этом — гложет вина.
Соседи качают головами: «Таня, твоя Светка совсем села на шею». Больно, но они правы. Как найти ту грань, где не потерять семью, но и себя не растерять? Как объяснить дочери, что я не дойная корова, не разорвав тонкую нить между нами?
Мой немой крик
Эта исповедь — крик души. Света, может, и не замечает, как её визиты иссушают меня. Внуки — просто дети, но их ураган рушит мой мир. Я хочу, чтобы мой дом снова стал крепостью, чтобы внуки приходили в гости, а не за порцией супа. В 60 заслуживаю покоя, а не роли бесплатной кухарки.
Я — Татьяна Ильинична. Найду в себе силы сказать «хватит», даже если это будет больно. Пусть правда ранит — но я больше не намерена быть столовой для тех, кто не ценит мой труд.
