Я работала в “Калинке” уже два года. Не самая гламурная работа, но стабильная. Предсказуемая. Горячий чай, звон тарелок, скрип двери – это успокаивает. Я полюбила этот маленький мирок, особенно по воскресеньям, когда солнце льётся сквозь занавески, а постоянные клиенты заходят один за другим.
У нас есть свои завсегдатаи. Именно они делают это место родным. Пенсионеры, которые делят сырники и держатся за руки. Компания подростков, врывающихся после футбола, шумных и вечно голодных. Мама с малышом, аккуратно макающим блинчик в сметану – от этой серьёзности на лице тает сердце.
Даже тот бородач в очках, который заказывает один и тот же омлет и печатает что-то на ноутбуке, будто пишет великий русский роман. Все они превращают мою работу из просто подачи еды во что-то большее.
Но один посетитель выделялся особенно.
Он всегда сидел в одном и том же углу – третья будка у окна, откуда видна парковка. Не то чтобы вид был шедевральный, но он сидел, смотрел, думал. Всегда один. Всегда в той же клетчатой рубашке с потертыми локтями. Иногда заказывал пирог, иногда бутерброд, но чай – всегда.
И каждое воскресенье без исключения оставлял мне чаевые – 10 000 рублей.
Без слов. Без объяснений. Просто кивал, улыбался и оставлял купюру аккуратно под блюдцем.
Сначала я решила, что он ошибся. Даже побежала за ним в тот первый раз:
«Извините, вы забыли!»
Он обернулся, улыбнулся и тихо сказал: «Это вам». И ушёл.
С тех пор это стало традицией. Каждое воскресенье – тот же угол, та же улыбка, те же деньги. И никаких пояснений.
Я не то чтобы купаюсь в деньгах. Живу в крохотной квартире с котом Барсиком, подрабатываю на двух работах и учусь на бухгалтера по вечерам. Эти чаевые многое значили. Помогали с продуктами, коммуналкой, бензином. Но важнее было другое – я чувствовала, что кто-то меня *видит*. Даже если не понимала, зачем.
«Как думаешь, почему он так делает?» – как-то спросила я у подруги и коллеги Кати, когда мы делили шаурму после смены.
Она пожала плечами: «Может, богатый. Или ты ему кого-то напоминаешь. Дочь, например».
Я фыркнула: «То есть у меня есть потерянный миллионер-папа, который просто сидит в «Калинке»?»
«Кто знает, – подмигнула она. – Это же не сериал, но у каждого своя история».
И я не могла перестать гадать, какая у него.
Он никогда не задерживался. Не заговаривал. Просто пил чай и наблюдал, будто время для него текло иначе. Но я замечала мелочи. Как он улыбался, видя смеющуюся семью. Как однажды оплатил счёт пожилой паре и ушёл, не дожидаясь благодарности. Как знал моё имя, хотя я его не называла.
А потом настало воскресенье, когда всё изменилось.
Он выглядел… не так. Бледнее. Слабее. Будто что-то давило, а сил стряхнуть уже не было. Улыбался, но глаза оставались грустными. Я спросила, не нужно ли ему чего-то, и он взглянул на мою бейджик.
«Нет, спасибо… Аня», – произнёс он тихо, будто запоминал.
Впервые он назвал меня по имени.
Когда он уходил, оставил обычные чаевые. Я вдруг схватила телефон и сфотографировала его со стороны. Не знала, зачем. Просто казалось, сегодня он какой-то… хрупкий. Будто исчезнет, если я моргну.
Вечером я выложила фото в инстаграм с подписью:
*«Этот мужчина каждое воскресенье приходит в нашу столовую и оставляет 10 000 рублей чаевых. Он мало говорит. Но его доброта значит больше, чем он думает. Спасибо вам, где бы вы ни были»*.
Через десять минут позвонила мама.
Я удивилась – мы редко общались в последнее время. После развода осталось много обид, недоговорённостей. Но что-то подтолкнуло меня ответить.
«Алло», – осторожно сказала я.
Её голос дрожал: «Зачем ты выложила это фото?»
Я нахмурилась: «О чём ты?»
«Аня… Этот мужчина на фото. Это твой отец».
Мир остановился.
Я снова посмотрела на экран. На человека, которому месяцами наливала чай и подавала пироги. Который оставлял мне больше, чем моя зарплата за неделю.
«Не может быть. Я его даже не помню», – прошептала я.
Мама вздохнула: «Ты и не должна. Он ушёл, когда ты была младенцем. Я позаботилась, чтобы ничего не осталось».
Сердце бешено колотилось. «Почему?»
«Я была зла. Он ошибался. Бросил нас, когда мы нуждались. Я не хотела, чтобы он снова причинил тебе боль, поэтому уничтожила все фотографии. Все воспоминания».
У меня подкосились ноги.
«Он вернулся несколько месяцев назад, – продолжила мама. – Он болен. Очень. Рак, наверное. Просил увидеть тебя. Я отказала. Но сказала, где ты работаешь. Он сказал, что хочет просто… смотреть на тебя издалека».
Теперь 10 000 рублей обрели смысл.
Это была не просто щедрость. Это были вина. Горечь. Отчаянная попытка сказать: «Я вижу тебя. Прости».
Я положила трубку и долго сидела в тишине. Телефон взрывался от комментариев, но мне было не до них. Перед глазами стояло его лицо. Мой отец. Чужой человек. Тот, кто наблюдал за мной из углового столика каждое воскресенье.
В ту ночь я плакала. О том, что было. О том, чего не было. О том, что уже не случится.
В следующее воскресенье я пришла на работу раньше. Не знала, придёт ли он. Боялась, что нет. Но он был там – в той же клетчатой рубашке, с усталыми глазами – занимал своё место, как по расписанию.
В этот раз я не ждала.
Подошла и села напротив.
Он удивлённо моргнул: «Аня…»
«Почему ты не сказал?» – спросила я тихо.
Он опустил взгляд: «Не думал, что ты захочешь меня видеть. Я всё испортил давным-давно. Решил… хоть немного помочь. Быть рядом. Даже если ты не знаешь».
Мне хотелось кричать. Требовать ответов. Спросить, где он был на мои дни рождения, выпускные, ночи, когда я плакала, думая, что никому не нужна.
Но я просто сказала: «Ты мой отец. И ты ушёл».
Он кивнулОн посмотрел на меня, глаза наполнились слезами, и прошептал: «Просто хотел, чтобы ты знала – где-то в этом мире тебя любили, даже если не умели показать».
