Капли дождя глухо стучали в оконное стекло, будто старый метроном, отмеряя не минуты, а что-то куда более важное. Представь: я сижу на краю своей продавленной кровати, сложившись пополам такое ощущение, что если не спрятаться от судьбы, она совсем догонит.
Руки у меня, когда-то такие крепкие и уверенные, сейчас просто покоятся на коленях без силы, без дела. Иногда пальцы будто хотят что-то ухватить, что давно просочилось сквозь пальцы времени. Я не просто смотрю в стену на этих советских желтых обоях у меня настоящая карта: маршрут от нашей районной поликлиники до практически золотого диагностического центра. Взор будто старая фотография: все выцвело, один и тот же кадр.
Опять новый врач, опять эта фраза: «Ну что вы хотите, Михаил Андреевич, возраст, знаете ли, никого не щадит». Да какой там злиться На злость сил давно нет, только одна усталость за пазухой.
Боль в спине она стала моим постоянным соседом, не симптомом даже, а целым городом, в котором я теперь живу. Такой шум на фоне, что любой звук кажется тише ветра.
Все делаю, как сказано: эти таблетки, мази, лежание на жестком кушетке для физиотерапии. Словно старый трактор, что со всеми болячками пытается еще тянуть.
И все это просто ожидание. Будто я в храме, только молюсь не батюшке, а тому, кто кинет мне этот спасательный круг: какой-нибудь профессор, врач умный или, может, государство наконец.
Вглядываюсь за окно, а там только серая вода, как будто мир теперь одной краски. Когда-то у меня была сила хоть в цеху, хоть дома горы свернуть, а сейчас осталась только надежда на чудо, на кого-то чужого.
Семья была, конечно. Но будто отплыла по весеннему половодью и растворилась. Время ж быстро летит дочь, моя Катя, умничка, в Москву уехала. Не мешал: жизнь-то молодежи дана для покорения городов побольше. Говорила: «Пап, я поднимусь помогать стану». Мне это тогда не важно было, главное ж, чтобы жила хорошо.
А потом Раечка ушла. Не в магазин за хлебом навсегда. Рак этот мерзкий, поздно заметили. За три месяца растаяла. Я остался с этой своей спиной и глупым чувством, что у меня, такого развалюхи, жизнь идет, а у нее нет.
Пока мог, ухаживал: таблетки, ингалятор, сидел рядом, слушал. Последнее, что сказала, в больничной палате, держась за руку: «Держись, Миш» Тут я и сдался все во мне треснуло.
Кате звонил хотела забрать меня к себе, в Москву, уговаривала. Но зачем я ей там в чужой квартире, чужим обузой быть не хочется. А возвращаться она в наш город не собиралась.
Из родных только Валя осталась младшая сестра Раи. Приходит раз в неделю, по расписанию: супчик, гречка с котлетой, да пачка анальгина. «Ну как ты, Мишаня?» спрашивает, пальто снимая. Я: «Да ничего». Она молчит, порядок наводит, будто этот порядок вдруг чистоту и в душе за собой приведёт. Потом уходит, и в квартире пахнет чужими духами и чем-то ещё долгом.
Спасибо ей, честно. Но одиноко страшно. А одиночество это не просто тишина, а камера из куска бессилия, горя и тихого гнева на такой вот порядок вещей.
В один особо тёмный вечер взгляд мой упал на ключ. Прямо на ковре лежит видимо, когда последний раз с трудом возвращался из поликлиники, выронил.
Ключ. Просто железка, а смотрю как будто это не ключ, а какой-то знак. Лежит, молчит, ждёт.
Вдруг вспоминается дед, Пётр Иванович, как живой Сидел он на табуретке, одной рукой шнурки завязывал, а сломанную вилку для этого под рукавом держал. Не спеша, с усмешкой и этой, знаешь, стариковской победой, когда что-то получается.
«Мишаня, гляди, подмигивал, инструмент-то всегда под рукой. Просто не всегда понятно, что он инструмент иногда среди хлама спрятался, а ты найди его». Я тогда думал ну, сказочник, дедушкины байки, когда руки к жизни приспособлены. Дед герой, а я обычный человек. Какая там победа над спиной и одиночеством?
А сейчас смотрю на ключ и вдруг понимаю: дед не ждал, что ему кто-то руку подаст. Он сам, со своей вилкой, вышел из своей болячки. Он не боль победил он победил бессилие.
А я? Жду. Просто сижу и жду чужой помощи у порога.
Эта мысль как будто встряхнула меня. Я встал тяжело, как обычно, но все-таки поднялся. Сделал пару осторожных шагов, суставы хрустят, будто лёд весной. Беру ключ, пытаюсь выпрямиться, снова этот нож в пояснице. Сжимаю зубы, жду.
Почему-то не возвращаюсь на кровать. Медленно доковылял до стены, повернулся спиной и прижал тупой конец ключа к больному месту на спине аккурат туда, где режет особенно сильно. И начинаю понемногу нажимать.
Не массирую, а словно уговариваю боль давлением на боль. Странно вместо новой волны боли приходит какое-то приглушенное, тихое облегчение. Сдвигаю повыше, пониже снова давлю.
Вот так и появился у меня свой «лечебный» инструмент обычный ключ. Это не лечение, конечно. Это разговор между мной и телом хотя бы так.
Думаешь глупость? Может быть. Но на следующий день, когда боль вернулась, я снова этот ключ взял. И повторял это каждый вечер. Нашел такие точки, где давление приносит неожиданное спокойствие, словно стискиваешь клещи и они начинают рассыпаться изнутри.
А потом и до дверного косяка дошло тянусь об него, как могу. Пить воду не забываю самые простые победы, но мои. Уже не жду, пока кто-то войдет и спасет меня.
Тетрадку завёл: записываю не про боль, а про маленькие победы. «Простоял у плиты на пять минут дольше», «Вышел на улицу один».
На подоконник поставил три пустых баночки из-под тушенки. Земли подсыпал из палисадника. Воткнул туда пару луковиц. Не грядка, конечно, но три банки жизни на мне теперь.
Месяц прошёл. Приехал к врачу, показал новые снимки он смотрит, не верит: “А что вы делали?”. “Да так, говорю, своими средствами пользовался”.
Про ключ доктору не сказал не понял бы он. А я понял: помощь не прилетит на белом вертолёте, она валяется на ковре, пока ты киснешь у стены.
В одну среду приходит Валя с супом, заходит аж остолбенела. На окне у меня лук зеленеет в банках. Пахнет свежо, надеждой.
Ты это у тебя что? спрашивает она, а я стою у окна, спина ровнее, глаза живые.
Огород, улыбаюсь. Хочешь, дам на суп? Свой, с грядки.
В тот вечер она сидела дольше обычного. Чаевничали, разговорились даже про подъезд я теперь каждый день на один лестничный пролёт поднимаюсь.
Понимаешь, тут вот какое дело: спасение оно не от Айболита и не от дорогих лекарств. Оно в твоём ключе, в косяке, в банке под подоконником и в самом обычном подъезде.
Оно не убирает боль, не вернёт Раю и не станет молодостью. Оно просто даёт мне оружие для своих маленьких побед каждый день, по чуть-чуть.
И вдруг ты понимаешь: не ждёшь золотую лестницу с небес, а идёшь по своей, бетонной. Не быстро, с опорой, но это движение и есть твоя жизнь.
А на окне три банки, полный зелёного лука. Самый лучший огород на земле, как по мне.
