Когда его принесли в приемный покой больницы, было ясно, что это утопленник…

Когда меня вызывают в приёмный покой городской больницы, сразу ясно, что это экстренный случай. На дворе февраль, улица без снега, но над головой тяжёлое свинцовое небо грозит бурей. Вокруг слышен рев приближающейся скорой помощи.

Похоже, привезли когото тяжёлого, пробурчал старший хирург, с ухмылкой, будто он знает, что придёт. Слышится скрип открывающейся двери, и в коридоре раздаётся крик:

Откройте дверь, сразу же! Несите его сюда!

Дверь со скрипом открывается, и на пороге появляется мужчина с ребёнком на руках. За ними, держась за голову, идёт женщина, лицо её бледно, как у призрака, и она громко вопрошает:

Правда, он живой? Правда?

Я, дежурный хирург, стою в приёмном, недовольный тем, что меня вызывают в выходной. Не люблю работать в субботу, ведь будние дни летят быстрее. Врачи уже на местах, лаборанты и рентгенологи рядом, и вопросы решаются быстро.

Куда мне его доставить? спрашивает отец, заплакавший.

Снимите ребёнка на кушетку, отдает приказ старший смены, осмотрите, подготовьте реаниматологов.

Я бросаю взгляд на малыша и сразу охватывает оцепенение. Год назад у меня был такой же вызов: декабрь, за окном лежал снег, в приёмный зашёл бывалый врач из столовой, который искал сына, пропавшего после детского сада. Мы обыскали всё, нашли ребёнка в подвале, где была открытая горловина и следы от санок. Он был в синей куртке и красной шапочке, как и сейчас.

Сколько времени прошло с того момента? спрашиваю я.

Не знаю, отвечает отец, соседи нашли его плавающим в канаве, он ещё показывал признаки жизни, потом в машине делали искусственное дыхание

Всё понятно, отойдите в сторону, коллеги, говорю я, отдавая задачу реанимационному персоналу.

Я снимаю шапочку, расстёгиваю куртку. Лицо ребёнка синевато, зрачки широкие, не реагируют на свет, пульс и дыхание отсутствуют.

Воду из лёгких удалили? спрашиваю я.

Похоже, нет.

Я начинаю искусственное дыхание, наполняя лёгкие водой, ставлю малыша на спину, давлю коленом, вытесняя изо рта воду. Затем укладываю его на кушетку, делаю принудительный вдох, три удара по грудной клетке, пытаясь запустить сердце.

Время холодное, мозг может ещё спать, говорю себе, вспоминая случаи, когда люди под лавиной сохраняли жизнь часами.

Стрелки часов медленно тянут минуты две, три, пять и вдруг слышу лёгкое шипение, как мурлыканье котёнка.

Малыш делает громкий, почти человеческий вдох, будто вырываясь из лап смерти.

В реанимацию, переведите на управляемое дыхание, сам долго дышать не сможет.

Алешка, сынок, он жив? в растерянности спрашивает мать, Татьяна, всё ещё будто в оцепенении.

Сейчас будем надеяться, отвечаю я, вызывая санитарный самолёт с детской реанимационной бригадой.

Алешку на руках переносят в реанимацию, а в палате, где он лежит, царит напряжённая тишина. Мерцают лампы монитора, работает аппарат искусственного дыхания, поддерживая маленькое тело. Узкие зрачки показывают, что жизнь ещё борется.

Через два часа в палату врываются специалисты «санавиации». Они осматривают ребёнка и выносят вердикт:

Ребёнок не жизнеспособен, мозг погиб в клинической смерти, отключите аппарат.

Все в палате ошеломлены.

Если зрачки узкие и реагируют, мозг жив, возражает реаниматолог Алексей.

Не обязательно, сколько прошло после утопления? В лёгких вода, реанимация в машине не помогла, появились необратимые изменения, почки не работают

Давайте попробуем, у вас есть детский катетер? спрашиваю я.

Есть, но что это даст? отвечает врач из припрививочной бригады.

Попробуем, соглашаются женщины из команды.

Тонкий катетер вставлен, и как будто ребёнок слышит наш голос. Струйка желтого раствора, словно вырвавшийся из оков, обрызгивает всех вокруг.

Живой! восклицают мы.

Оставимся ещё полтора часа, потом отключим аппарат, если он сам начнёт дышать, заберём его к себе, решаем мы.

Через три часа Алешку перевозят в отделение нейрохирургии.

Прошло два года. Случай с Алешкой остаётся в памяти. Однажды в выходной меня вызывают к двери. Стоит мужчина, в лице которого чтото знакомое.

Вы меня не знаете? спрашивает он.

Прошу прощения, кажется, я помню Вы лечились у меня или мы работали вместе? отвечаю я, растерянно.

А этого мальчишку не помните? уточняет он.

Из-за его спины появляется улыбающаяся детская физиономия. Я сразу узнаю его это Алешка.

Алеша? выкрикиваю я.

Да, это я, Алексей, говорит он, подойди, поздоровайся с моим спасителем. Мы долго не появлялись, наш адрес менялся, вы часто путешествовали, но теперь мы встретились, и вы можете зайти без опасений.

Пожалуйста, проходите, говорю я, всё ещё не веря.

Алешка читает мне стихи, бегает по комнате, рассматривает мою коллекцию ракушек, прижатых к уху, будто слышит море.

А я в бассейне, вдруг говорит он, папа говорил, что каждый должен уметь плавать, иначе утонет. Ты умеешь плавать?

Конечно, умею, отвечаю, голос дрожит от неожиданности, желаю тебе счастливого плавания, малыш.

Я уже давно работаю хирургом в городской поликлинике. Однажды, проводя диспансеризацию, подходит ко мне высокий капитан третьего ранга.

Здравствуйте, Михаил Борисович, говорит он баритоном, давно хотел встретиться с вами.

Здравствуйте, Алексей Иванович, отвечаю, глядя в медицинскую книжку, мы знакомы?

Конечно, знакомы! улыбается он.

В его синеголубых глазах вспыхивает узнаваемый огонёк.

Алексей? Алешка? спрашиваю я, уже почти в шоке.

Да, это я, морской офицер, только что вернулся из академии и сразу нашёл вас. Всё, о чём вы мечтали, выполнено.

Rate article
Когда его принесли в приемный покой больницы, было ясно, что это утопленник…