— Серёжа, ну съезди за хлебом, родной, — голос Валентины Петровны дрожал, будто тонкий лёд под ногами. — На улице гололёд, боюсь упасть…
— Мам, ну что ты как в старом кино? — Алексей даже не поднял глаз от телефона. — Я же с ночной смены, еле живой. Мы с Алёнкой сериал смотреть собрались. Хотя бы отдохнуть дай.
— Сынок… мне правда страшно идти… — прошептала она, сжимая трубку.
— Мам, ну сколько можно! Есть же доставка, приложения! Ну научись уже!
— Я в этих твоих телефонах путаюсь… Может, ты закажешь?
— Я за рулём, некогда болтать. Попроси Надю.
— Просила… У неё совещание.
— Ладно, — сквозь зубы процедил Алексей. — Как домой приду — позвонишь, скажешь, что надо.
— Хорошо, подожду, — кивнула Валентина Петровна. Но час прошёл, второй — звонка не было. Набирала сама — гудки, а потом молчание. Выручил сосед Иван Сергеевич: через приложение заказал, помог разобраться.
Раскладывая продукты, Валентина чувствовала, как внутри что-то сжимается. За что ей это? Почему, когда она нужна, все рядом, а когда нуждается сама — никого?
Она была хорошей матерью. Осталась вдовой, когда Алёше было шестнадцать, Наде — двенадцать. Тянула их одна. Работала и бухгалтером, и ночной уборщицей. Бабушка помогала, пока была жива, а потом — всё на неё.
Дедушкина квартира — Наде. Её родительская — Алёше. Себе — ничего. Всё детям. Учёба, свадьбы, внуки — всё на её плечах. И она не роптала. Думала: «Зато у них всё будет. Они будут счастливы».
Она возила на кружки, проверяла уроки, стирала, варила, таскала тяжёлые сумки, сидела у постели, когда болели. А теперь она стала только удобной. Как стул в углу — есть, но не замечают.
Когда Надя просила посидеть с кошкой — Валентина ходила с ней в любую погоду. Когда Алёша оставлял внука — она не спала ночами. Никогда не просила ничего взамен.
Но когда ей стало плохо — таблетки принёс Иван Сергеевич. Дети забежали в больницу на пять минут. Надя поморщилась:
— Мам, ты же знаешь, я боюсь больниц…
— Здесь никто не в восторге, доча…
— Выздоравливай, потом созвонимся.
Алёша тоже быстро ушёл: «Лена устала, с малышом надо помочь». Ни обнять, ни просто посидеть рядом.
А сегодня… Гололёд, хруст под ногами, и мысль: она стареет. Может упасть — и никто не поднимет. Никто.
И вдруг вспомнилось то лето. Ей тридцать. Алёша маленький, Нади ещё нет. Санаторий в Сочи. Тепло, тишина, никто не дергает. Тогда не было телефонов. Только она и море. Тогда она была счастлива.
Прошло тридцать лет.
А она ни разу не жила для себя.
Ночью, лёжа в постели, она подумала: что её держит? Дети взрослые, с жильём. Ни благодарности, ни тепла. Только ей что-то нужно. А она? Разве она не человек?
Утром она встала, заварила чай, достала блокнот и написала: «Продать квартиру. Купить дом у моря. Жить для себя».
Риелтора нашла быстро — подруга посоветовала. Квартира ушла за две недели. Деньги — на счёт. Документы — готовы.
Когда всё было решено, она позвала детей.
— Что случилось? — нахмурился Алёша. — Я с работы только пришёл.
— Мам, у меня деловая встреча. Очень срочно?
— Да. Я вам должна сказать.
— Говори, — вздохнула Надя. — Только быстро. У меня переговоры. Кстати, на выходные привезём тебе Мурку.
— Не получится, — тихо сказала Валентина.
— Почему?
— Я уезжаю.
— Куда?! — вскрикнули оба.
— В Анапу. Купила дом у моря. Буду там жить.
Повисла тишина. Потом Алёха фыркнул:
— Мам, ну ты даёшь. На какие деньги?
— Квартиру продала.
— ЧТО?! — вскочила Надя. — Без нас? Даже не спросила?
— Вам всегда не до меня.
— И как ты там одна?
— Справлюсь. Теперь у меня всё своё. Свой дом, своё море, своя жизнь.
— Мам, ты о нас подумала? — заверещала Надя. — Мы же рассчитывали на квартиру!
— Я тоже думала, что вы — моя семья. Но ошиблась. Всё, дети. Я вас люблю. Но теперь выбираю себя.
Они ушли. Злые, растерянные. А она осталась одна. Но впервые за тридцать лет это «одна» не пугало. Это была свобода.
Через неделю она стояла на веранде нового дома, вдыхала морской воздух и гладила тёплую деревянную перила. Тишина. Покой. Никто не дергает.
Иногда, чтобы снова начать жить, нужно просто уйти. Уйти от тех, кто не ценит. Уйти к себе. К морю. К жизни.
