Когда мы переехали в новый дом, я почувствовала, что это начало чего-то хорошего. Новая глава нашей жизни, к которой мы все были готовы. Мой муж, Игорь, и я мечтали дать нашему сыну, Мише, возможность начать всё с чистого листа. Недавно он столкнулся с травлей в школе, и мы хотели оставить это в прошлом.
Дом прежде принадлежал пожилому мужчине по имени Григорий, который недавно скончался. Его дочь, женщина лет сорока, продала нам дом, объяснив, что не может больше там жить — слишком много воспоминаний.
“Там каждая комната пропитана его присутствием, понимаете?” — сказала она при первой встрече, когда мы осматривали дом.
“Я не хотела, чтобы он достался кому попало. Мне важно, чтобы здесь снова поселилась семья, которая полюбит его так же, как любили мы.”
“Я прекрасно понимаю вас, Татьяна,” — ответила я твёрдо. — “Мы сделаем этот дом своим.”
Мы с радостью обустраивались, но с первого же дня началось нечто странное. Каждое утро у нашей двери появлялся хаски — старый пёс с седой шерстью и пронзительными голубыми глазами, будто смотрящими сквозь тебя.
Он не лаял, не суетился — просто сидел, терпеливо ожидая. Мы кормили его, поили, думая, что он чей-то из соседей. Поев, он уходил, словно это было частью какого-то ритуала.
“Мама, а может, его хозяева плохо кормят?” — спросил однажды Миша, когда мы в магазине покупали продукты и, конечно, еду для хаски.
“Не знаю, Мишенька,” — ответила я. — “Возможно, старый хозяин нашего дома подкармливал его, и он просто привык?”
“Да, наверное,” — согласился Миша, кладя в корзину собачьи лакомства.
Сначала мы не придавали этому значения. Мы с Игорем хотели завести Мише собаку, но решили подождать, пока он освоится в новой школе.
Но хаски приходил снова и снова. Каждое утро, в одно и то же время, терпеливо сидя у крыльца.
Казалось, он не просто бродяга. Он вёл себя так, будто это его дом, а мы — временные гости. Было странно, но мы не думали об этом слишком много.
Миша был в восторге. Я видела, как он привязывается к псу — играл с ним, бросал палки, сидел на крыльце и разговаривал, словно знал его всю жизнь.
Я наблюдала из окна кухни, улыбаясь их дружбе. Именно это было нужно Мише после всего, что случилось в старой школе.
Однажды утром, гладя пса, Миша нащупал ошейник.
“Мама, тут есть имя!” — крикнул он.
Я подошла, раздвинула шерсть и увидела потрёпанный кожаный ошейник. Надпись была едва читаема, но я разобрала:
Гриша.
Сердце ёкнуло.
Совпадение?
Гриша — как прежний хозяин дома. Неужели это его пёс? По спине пробежал холодок. Татьяна ничего не говорила о собаке.
“Ты думаешь, он приходит сюда, потому что раньше это был его дом?” — спросил Миша, широко раскрыв глаза.
Я пожала плечами, чувствуя лёгкую тревогу.
“Возможно, солнышко. Трудно сказать.”
Но казалось, этот пёс — не просто случайный бродяга. Он вёл себя так, будто мы гости в его владениях.
Позже, после еды, Гриша начал вести себя странно. Он скулил, беспокойно бродил по краю двора, бросая взгляды в сторону леса.
“Мама, он хочет, чтобы мы пошли за ним!” — воскликнул Миша, уже надевая куртку.
Я колебалась.
“Малыш, не уверена, что это хорошая идея…”
“Ну пожалуйста!” — умолял Миша. — “Возьмём телефоны, напишем папе. Надо же узнать, куда он нас зовёт!”
Мне не хотелось идти, но любопытство взяло верх. В поведении пса была какая-то настойчивость, словно он звал нас не просто так.
И мы пошли.
Хаски шёл впереди, оглядываясь, чтобы мы не отстали. В лесу было тихо, лишь хруст веток под ногами нарушал тишину.
“Ты точно уверен?” — спросила я.
“Конечно! — воскликнул Миша. — Папа знает, где мы.”
Мы шли минут двадцать, углубляясь в чащу. Я уже собиралась предложить вернуться, когда Гриша резко остановился на поляне.
Там, в капкане, лежала беременная лиса, едва дыша.
“Господи,” — прошептала я, бросаясь к ней.
Она была слаба, шерсть слиплась от грязи. Капкан впился в лапу, и она дрожала от боли.
“Мама, мы должны ей помочь!” — голос Миши дрожал.
“Я знаю,” — ответила я, с трудом разжимая капкан. Хаски стоял рядом, скуля, будто чувствуя её боль.
Наконец, я освободила лису. Она лежала, тяжело дыша.
“Нужно срочно к ветеринару,” — сказала я, доставая телефон.
Когда приехал Игорь, мы завернули лису в одеяло и повезли в клинику. Гриша следовал за нами.
Казалось, он не оставит её ни за что.
Ветеринар сказал, что нужна операция. Мы ждали в холодном кабинете, Миша сидел, обняв пса.
“Она выживет, мама?” — спросил он тихо.
“Надеюсь, сынок,” — ответила я. — “Она боец.”
Операция прошла успешно, но когда лиса очнулась, она выла так, что звенело в ушах.
Врач не мог её успокоить, как и Игорь. Но когда я вошла, она замолчала. Уставилась на меня и тихо вздохнула.
“Похоже, она знает, кто её спас,” — сказал ветеринар.
Через два дня мы забрали её домой. Устроили в гараже, где она могла отдохнуть. Гриша, как назвал его Миша, не отходил от Лисы ни на шаг.
Через несколько дней она родила четырёх лисят. Это было невероятно. И она позволила нам быть рядом.
“Она пускает только нас,” — сказал Миша, когда мы проверяли их.
“И пса,” — добавила я. — “Гриша теперь часть нашей семьи.”
Когда лисята подросли, мы выпустили их в лес, построив им убежище. Лиса скрылась в чаще с детёнышами.
Теперь каждые выходные мы с Мишей и Гришей ходим к ним в гости. Лиса выходит нам навстречу, а лисята робко выглядывают из-за неё.
Что бы сделали вы?
