Когда мы с мамой возвращались с рынка, я первая его заметила.
Он сидел не под скамейкой, как обычно делают усталые или бездомные собаки, а прямо на лавочке автобусной остановки. Сидел, как человек спокойно, уверенно, внимательно. Щурясь в зимнем свете, он смотрел на дорогу, иногда поднимал голову и пробегал взглядом по прохожим, словно кого-то искал. Не бегал по остановке, не лаял, не пытался подойти ни к кому просто сидел и ждал. Это было удивительно почти по-человечески.
Мам, смотри! дёрнула я её за рукав. Пёсик!
Он был маленьким, костлявым, с огромными ушами, слегка косолапым и неуклюжим, как подросток, ещё не научившийся владеть своими длинными лапами. Но больше всего меня поразили его глаза уставшие, но не потухшие. В них была какая-то глубина. То, что нельзя передать словами, но ощущаешь сразу.
Мама окинула его взглядом и устало вздохнула:
Не трогай его. Наверняка в блохах. И прививок нет. В автобус его не возьмём. Уйдём и он уйдёт.
Но подошёл один автобус, потом другой а он всё сидел. Переступал с лапы на лапу, иногда озирался, но не уходил. Казалось, будто он ждёт. Будто выбирает кого-то из прохожих. И когда он посмотрел на меня мне почудилось: «Ты ведь пришла за мной?»
Мам, ну пожалуйста я ещё не умела «по-взрослому» умолять. Просто смотрела на неё с мокрыми глазами и сжавшимся сердцем. Он же замёрзнет
Мама закусила губу. Подняла взгляд на серое небо. Потом снова на пёсика. И медленно выдохнула:
Если до вечера никто не заберёт возьмём. Но запомни, это твоя ответственность. Если папа будет ругаться объяснять будешь сама.
Я кивнула так, будто от этого зависела чья-то жизнь. Вернулась к остановке, сняла шарф и, словно в одеяло, завернула его. Он не сопротивлялся. Только выдохнул, тихо, по-детски и спрятал нос в мою куртку.
Дома он ел молча, быстро, так жадно, что больно было смотреть. Не с радостью с отчаянием. Каждая крошка, каждый кусочек словно последний шанс.
Потом свернулся клубком на старом пальто и уснул. Как будто теперь можно. Не нужно больше держаться, бежать, надеяться. Теперь можно просто спать.
Как назовём нашего героя? спросила мама, убирая пустую миску.
Я задумалась. И вдруг вспомнила:
Ведь сегодня 12 апреля.
Ну и?..
Гагарин, ответила я.
Мама удивлённо приподняла бровь:
В честь космоса?
В честь первого. Ведь он мой первый. И настоящий герой.
Мама улыбнулась, но имя осталось. Гагариным Гагарин и остался.
Сначала было нелегко. Кошка с порога зашипела на него и спряталась в комод. Бабушка сразу объявила, что теперь в доме «пахнет псиной». Папа, который был в командировке, бушевал по телефону, что у него аллергия и мы все сошли с ума. Я всё это выслушала, кивала но не сдавалась.
Гагарин вёл себя почти идеально. Редко лаял, не требовал внимания, не грыз обувь. Просто был рядом. Постоянно. Тихо. Как будто ему было достаточно знать, что мы есть.
Он рос. Уши стали ещё больше, лапы вытянулись, он казался угловатым, но очень трогательным. Когда я приходила из школы, он всегда ждал у двери не прыгал, не скулил, просто смотрел в глаза, будто спрашивал: как день прошёл?
Он точно чувствовал моё настроение. Когда я болела ложился рядом и не шевелился. Когда плакала приносил мячик. Будто говорил: не грусти, поиграй со мной. А если я с кем-то ругалась садился рядом и клал голову мне на колени. Просто был рядом.
Зима тогда была настоящая. Снежные бураны, лютые морозы, река за школой покрылась толстым льдом все катались на коньках: дети, взрослые. Мы с Гагариным ходили туда почти каждый день. Я кидала ему снежки, он ловил, бегал, скользил по льду. Было хорошо.
В тот день я пошла одна. Подруга заболела, мама задержалась на работе. Снег падал крупными хлопьями, вокруг стояла белая тишина. Только мои шаги хрустели на плотном насте.
Гагарин бежал впереди, петляя между кустами. Я подошла ближе к реке. Лёд был гладкий, красивый, слегка потрескавшийся но казался крепким.
Сделала шаг. Потом ещё. И вдруг хруст.
Даже вскрикнуть не успела.
Всё провалилось под ногами. Вода накрыла с головой. Холод ударил в грудь. Паника. Руки выскальзывали, не за что было ухватиться. Лёд крошился. Во мне кричало всё. Я не понимала, что делать, где выход.
И вдруг рывок.
Меня дёрнули за рукав.
Повернула голову. Гагарин.
Вцепился зубами в куртку, тянул изо всех сил. Сам скользил, спотыкался, но не отпускал. Тянул, дёргал. Лаял, скулил, но не сдавался.
Как мы выбрались не помню. Только лёд под собой, окрова
