Когда мы с мамой возвращались с рынка, я заметила его первой.
Он сидел не под скамейкой, как обычно делают уставшие или бездомные собаки, а прямо на сиденье автобусной остановки. Сидел, как человек спокойно, уверенно, внимательно. Щурился в свете снега, смотрел на дорогу, иногда поднимал голову и оглядывал прохожих, будто кого-то искал. Не бегал, не лаял, не подходил ни к кому просто сидел и ждал. Это было необычно почти по-человечески.
Мам, смотри! дернула я её за рукав. Пёсик!
Он был маленький, худой, с огромными ушами, немного косолапый и неуклюжий, как подросток, который ещё не научился справляться со своими длинными лапами. Но больше всего меня поразили его глаза усталые, но не потухшие. В них была глубина. Что-то, что нельзя выразить словами, но что сразу чувствуешь.
Мама окинула его взглядом и устало вздохнула:
Не трогай его. Наверное, весь в блохах. Прививок нет. В автобус его не возьмём. Уйдём и он уйдёт.
Но подошёл один автобус, потом другой а он всё сидел. Переминался с лапы на лапу, иногда оглядывался, но не сходил с места. Будто ждал. Будто выбирал кого-то из прохожих. И когда он посмотрел на меня мне показалось, что я услышала: «Ты ведь за мной пришла?»
Мам, пожалуйста я ещё не умела «по-взрослому» уговаривать. Просто смотрела на неё с дрожащим голосом, со сжавшимся сердцем. Он же замёрзнет
Мама закусила губу. Подняла взгляд на серое небо. Потом снова на пёсика. И медленно выдохнула:
Если до вечера никто его не заберёт возьмём. Но помни, это твоя ответственность. Если папа рассердится, объяснять будешь сама.
Я закивала так, будто от этого зависела чья-то жизнь. Вернулась к остановке, сняла шарф и завернула его, как в одеяло. Он не сопротивлялся. Только тихо выдохнул, по-детски и упрятал нос в мой рукав.
Дома он ел тихо, быстро, так жадно, что больно было смотреть. Не с радостью с отчаянием. Каждая крошка, каждый кусочек будто последний шанс.
Потом свернулся клубком на старом пальто и уснул. Будто теперь можно: не надо больше держаться, убегать, надеяться. Теперь можно просто спать.
Как назовём нашего героя? спросила мама, убирая пустую миску.
Я задумалась. И вдруг вспомнила:
Сегодня же 12 апреля.
Ну и?..
Гагарин, ответила я.
Мама удивлённо подняла бровь:
В честь космоса?
В честь первого. Ведь он мой первый. И настоящий герой.
Мама улыбнулась, но имя осталось. Гагарин так Гагарин.
Сначала было нелегко. Кошка сразу зашипела на него и спряталась в шкафу. Бабушка тут же заявила, что в доме теперь «пахнет псиной». А папа, который был в командировке, бушевал по телефону, что у него аллергия и мы все сошли с ума. Я слушала, кивала но не сдавалась.
Гагарин вёл себя почти идеально. Редко лаял, не требовал внимания, не грыз обувь. Просто был рядом. Постоянно. Тихо. Будто ему было достаточно знать, что мы есть.
Он рос. Уши стали ещё больше, лапы вытянулись, он стал угловатым, но очень трогательным. Когда я возвращалась из школы, он всегда ждал у двери не прыгал, не вилял хвостом, просто смотрел мне в глаза, будто спрашивал: «Как прошёл день?»
Он отлично чувствовал моё настроение. Если я болела ложился рядом и не шевелился. Если плакала из-за проблем приносил мячик. Будто говорил: «Не грусти, поиграй со мной». А если я с кем-то ссорилась садился рядом и клал голову мне на колени. Просто был рядом.
Зима в тот год была настоящей. Сугробы, морозы, река за школой покрылась толстым льдом все катались на коньках: дети, взрослые. Мы с Гагарином тоже ходили почти каждый день. Я кидала ему снежки, он ловил, бегал, скользил по льду. Было здорово.
В тот день я пошла одна. Подруга заболела, мама задержалась на работе. Снег падал крупными хлопьями, вокруг была белая тишина. Только мои шаги хрустели на снегу.
Гагарин бежал впереди, петлял между кустами. Я подошла ближе к реке. Лёд был гладкий, красивый, с трещинками но казался крепким.
Сделала шаг. Потом ещё один. И вдруг хруст.
Я даже крикнуть не успела.
Всё провалилось под ногами. Вода накрыла с головой. Холод ударил в грудь. Паника. Руки скользили, не за что было ухватиться. Лёд крошился. Всё во мне кричало. Я не понимала, что делать, где выход.
И вдруг рывок.
Меня дёрнули за рукав.
Я повернула голову. Гагарин.
Он вцепился зубами в куртку, тянул изо всех сил. Сам скользил, падал, но не отпускал. Тянул, дёргал. Лаял, скулил, но не сдавался.
Как мы выбрались не помню. Только лёд под собой, окровавленные локти, дрожь во всём теле и он рядом. Мокрый, дрожащий, обнимающий меня всем телом.
Он лёг на меня. Будто боялся, что снова потеряет.
Потом приехали врачи, мама, скорая. Меня отвезли в больницу, его к ветеринару. У меня лёгкое обморожение. У него воспаление, раны, истощение.
Нас спасли.
Через неделю я вернулась домой. Гагарин встретил у двери. Тихо подошёл, ткнулся носом в живот и лёг рядом. Без слов. Всё уже было ясно.
С тех пор он не просто собака. Он мой космос. Мой Гагарин.
Прошёл год. Мы переехали. Новая квартира, новая дверь, на которой висит табличка: «Осторожно, внутри герой».
К реке он меня больше не пускает. Ни зимой, ни летом. Если я собираюсь, встаёт на пути. Смотрит в глаза. Не сердито. Просто твёрдо.
Иногда он выходит на балкон и подолгу смотрит в небо. Будто что-то ищет.
Опять звёзды считаешь, Гагарин? смеюсь я.
Он не отвечает. Просто кладёт голову мне на колени.
И становится тепло.
