Поздний вечер, мартовский сумрак — и Игорь, как всегда, возвращался домой после смены. С завода он шёл пешком: знакомая дорога, пустынный двор, одинокий тусклый фонарь у подъезда. Тишина стояла такая, будто весь квартал застыл — ни голосов, ни шагов, ни рёва машин. Лишь ветер шелестел в сухих ветвях старого куста у стены.
Он уже достал ключи, когда ощутил резкий, знакомый запах — тот самый, приторный, дешёвый, от которого щемило сердце. Запах кошачьего корма. В памяти всплыли картинки: дедов сарай в Тверской области, три полудиких кота и миски с серой кашей. Он резко обернулся.
На бетонной ступеньке сидела она.
Худая, трёхцветная, с рваным ухом и огромными, почти человеческими глазами. Она смотрела прямо на него — спокойно, без мольбы и страха. В её взгляде было что-то осмысленное. Будто она знала, кто он. Будто знала, зачем пришла.
Игорь замер. Несколько секунд он просто стоял. Потом развернулся и открыл дверь. Кошка не шелохнулась. Лишь кончик хвоста дёрнулся — лениво, словно она дала себе время подумать.
Он оглянулся.
— Ну… если хочешь — заходи.
Она вошла. Без суеты. Без оглядки. Твёрдо, будто знала: это её место.
Игорь никогда не держал животных. Не потому что не любил — просто не верил, что способен заботиться. Забота — это не только миска и еда, это ответственность, внимание, тепло. А в нём, казалось, ничего этого не осталось. Он жил один, ему было тридцать шесть. Десять из них он провёл на одном и том же машиностроительном заводе. После развода с Ольгой общение свелось к паре фраз — в магазине и в бухгалтерии. Остальное — тишина, звук радио, тусклый свет лампы и тарелка с едой.
Он сдавался. Тихо. Без драмы. Просто таял — понемногу, день за днём.
Кошка всё изменила.
Сначала она просто была. Потом начала будить — мягко вставала ему на грудь, смотрела в глаза. Молча. Так упрямо, что он не выдерживал. Шёл на кухню, наливал воду, насыпал корм. Корм постепенно становился лучше. Потом появилась миска с резиновым дном. Потом лежанка.
А затем он начал с ней разговаривать.
Не «кис-кис», а по-настоящему. С интонациями, вопросами, долгими паузами. Она слушала. Сидела рядом, шевелила ушами, моргала в ответ. И ему казалось — понимает. В её молчании не было равнодушия. Было внимание.
Он начал приходить домой раньше. Впервые за годы взялся за готовку — суп, гречка, яичница. Включал музыку. Иногда читал вслух. Ей нравилось. Она лежала на подоконнике, обвив лапы хвостом. И он чувствовал — тишина больше не душит. Квартира из каменной коробки снова стала домом.
И однажды он поймал себя на мысли:
— Я живу. Не выживаю. Живу.
И всё началось с неё.
Прошло полгода. Весна. Ветер нёс пыль и запах талого снега. И вдруг — она пропала. Выйдя на вечернюю прогулку… не вернулась.
Сначала он не волновался — кошки гуляют. Потом забеспокоился. Потом — отчаялся. Обошёл весь район. Заглядывал под гаражи, стучался в подъезды, шарил по дворам. Расклеивал объявления, звонил в приюты. Спрашивал даже у соседей, с которыми не здоровался лет пять.
Ничего.
Тишина вернулась. Но уже другая. Гнетущая. Он снова задерживался на работе. Не ел. Не включал музыку. Просто сидел на кухне с чашкой, глядя в тёмное окно, где отражался только он сам. Всё вернулось на круги своя. Пустота. Тишина. Теперь он знал, что могло быть иначе. И от этого было вдвойне горько.
Прошло две недели.
Как-то, возвращаясь с завода, он услышал:
— Дядя! Это не ваш?
Он обернулся. Девочка лет восьми, в синей куртке, держала на руках кого-то грязного, облезлого, но… своего. Он не ошибся. Она. Та самая. Его кошка.
— Неделю назад ко мне прибилась, — сказала девочка. — Я кормила. А сегодня — сама побежала за вами. Я за ней. Видно, искала вас.
Игорь стоял, не дыша. Потом осторожно протянул руки. Она не вырывалась. Только упёрлась лбом в подбородок и тихо заурчала. Он закрыл глаза, чтобы не расплакаться на улице.
— Спасибо, — выдохнул он. — Как тебя зовут?
— Аня, — ответила девочка. — А её?
Он вдруг осознал — у кошки нет имени. Он никогда не называл её. Она просто была. Рядом.
Он посмотрел на девочку, потом на кошку. И улыбнулся:
— Радость.
— Хорошее имя, — сказала Аня. — Ей подходит.
Теперь он часто видел Аню во дворе. Они иногда сидели на лавке, болтали о школе, мультфильмах, вспоминали, как кошка однажды стащила колбасу со стола. Порой просто кивали друг другу — в этом было что-то настоящее. Тёплое.
А кошка спала на подоконнике. Или носилась по дивану. Или лежала у него на коленях, когда он снова читал вслух. Иногда он говорил ей то, о чём молчал годами. О жизни. Одиночестве. Ольге. Страхах. Она слушала. Тихо. Без осуждения.
И когда в какой-то момент она мягко касалась его руки, он знал: она здесь. Она — Радость.
И он снова жил. Не боялся. Не прятался. Замечал рассвет, чувствовал вкус чая, слышал, как в апреле капает с крыш. Он снова был — с миром. С собой. С ней.
С Радостью.
