«Когда все отвернулись, свекровь наконец вспомнила о нас. Но было поздно…»
С Мишей мы вместе уже больше десяти лет. Вышла за него в двадцать пять. Он не единственный в семье — два старших брата, оба давно устроены: жёны, карьера, коттеджи в Подмосковье. Их мать, Галина Васильевна, — женщина с характером, не из тех, что пасуют перед трудностями. Сама подняла троих сыновей, ни у кого не выпрашивая помощи.
С первых дней брака я чувствовала её холод. Вслух она не критиковала, но неприязнь сквозила в каждом взгляде, в натянутом молчании за столом, в её вечном «забыла позвонить». Я терпела. Думала, может, не дотягиваю до её идеала, а может, она просто не готова отпустить младшего сына.
Ведь Миша был её опорой. После отъезда старших он остался с ней — чинил сантехнику, сопровождал в поликлинику, решал бюрократические вопросы. А потом появилась я. И его жизнь перевернулась.
Я пыталась стать ей родной. Пекла её любимые сырники, звала на детские утренники, дарила шали из Оренбурга. Даже пыталась называть «мамой», но горло сжималось. Она оставалась ледяной, словно за стеклянной стеной, а я — чужой в их родовом гнезде.
Когда родился сын Артём, Галина Васильевна участила визиты. Но вскоре старшие внуки — у братьев Миши — затмили нашего. Нас приглашали на дни рождения последними, подарки детям вручали без тепла. Больнее всего было её молчание в мой день рождения — ни звонка, ни открытки, пока Миша не напоминал. Сначала плакала в подушку, потом смирилась. Не всем дано обрести вторую мать.
Шли годы. Жили скромно, но без долгов. Родилась дочь Лиза. Миша трудился на заводе, я растила детей. Свекровь маячила где-то на краю нашей жизни — редкие звонки, редкие встречи. Не роптали, но и не рвались к общению.
Год назад умер свёкор. Галина Васильевна словно сломалась — похудела, перестала краситься. Врачи твердили о возрастной депрессии. Старшие сыновья привезли разово продукты — и исчезли. Мы навещали редко, но чаще них.
Под Новый год она нежданно позвонила: «Приезжайте встретить праздник. Очень одиноко». Согласились — всё же семья, хоть и чужая.
Я колдовала над оливье и селёдкой под шубой, пока она лежала на диване, вздыхая. Спросила, ждёт ли других гостей. Махнула рукой: «Кому я теперь нужна?..»
Перед боем курантов Галина Васильевна вдруг поднялась и жестом усадила нас рядом: «Вы — моя последняя надежда. Предлагала переехать Сергею и Дмитрию, но их жёны отказались. Живите здесь, ухаживайте. Квартиру переоформлю на вас».
Меня будто обожгло. Все эти годы — невидимка, а теперь, когда прочие отвернулись, она «вспомнила». Всё, чего я ждала — капля тепла, искра участия. Но она выбрала других. А теперь, в одино
