Когда в избе появляется настоящий чудотворец
Бабушка Поля сидела за дубовым столом, вязала шерстяные варежки — медленно, петля за петлей. По документам она значилась Полиной Семёновной, но все в селе звали её Полей — ласково, по-родному.
В избе царила тишина, лишь потрескивал самовар на печи. Вдруг скрипнула дверь. Бабушка подняла глаза и обомлела. На пороге стоял… сам Морозко. В синей шубе, с ледяной бородой, в узорчатых валенках — точь-в-точь как в сказках.
— Добрый вечер, Поленька! — весело сказал он. — Примешь гостя?
Поля поправила платок, всмотрелась в его лицо, в узорный посох и холщовый мешок, и ахнула:
— Батюшки, да неужели взаправду? Да с какой стати ко мне?..
— Как с какой? — рассмеялся дед. — Нынче же Сочельник! Все готовятся к Рождеству. Вот и я к тебе — с гостинцем.
— Да кому я нужна, старая? Ребятню бы порадовал, колядки послушал. А я что? Беззубая бабка, давно уж подарки не жду.
— Ребятни в селе — раз-два и обчёлся. А твои варежки — хоть на ярмарку неси, — кивнул он на вязание. — Значит, и тебе гостинец положен.
— Ну, коли пришёл — давай, одаривай, — усмехнулась бабка. — Только песен тебе не спою, спина ломит, еле хожу.
— Тогда скажи, какие добрые дела свершила в этом году.
— Да какие у меня дела… — задумалась Поля. — Внукам рукавицы связала, соседке Арине — шаль. Картошку с огорода раздала. Может, и не от щедрости, а просто от скуки.
— Не прибедняйся. Вот оно и есть добро — когда без расчёта делаешь.
— А мой-то старик, меж тем, где-то бродит. С утра ушёл — ни слуху ни духу.
— Да я к нему тоже наведаться хотел. Что, всё такой же баламут?
— Ещё тот! По избам ходит, присказки рассказывает, частушки орёт. Народ веселит, чтоб тоски не знали.
— Любишь его?
— А ты как полагаешь? — ухмыльнулась Поля. — Пятьдесят зим вместе прожили. Притворяемся, что глухие, что не всё слышим и не всё видим. И не ссоримся. А на что?
Морозко достал из мешка платок — пуховый, с жар-птицами, будто инеем расшитый.
— На, принимай. Накинешь — и на десять лет моложе покажешься.
— Чудо как хорош! — просияла бабка. — О таком с самой юности грезила. Спасибо, родной!
— Благодари супруга, — подмигнул дед. — Это он мне грамотку написал.
Он вышел в сени, сбросил шубу, шапку и убрал всё в сундук.
— Эх, Поленька моя… — пробормотал он. — Не признала голоса. Или делает вид?
А бабка вертелась перед старым зерцалом в новом платке и шептала:
— Вот так и живём, Миша… Словно ничего не ведаем. А ведаем. Просто любим по-своему. И чудо — в этом.
