Когда рёв двигателя «Мерседеса» окончательно растворился среди деревьев, тишина навалилась на меня, словно тяжёлое одеяло. Я стояла с сумкой в руках, дрожащими коленями, и каждый вздох отдавался болью. Воздух пах сырой землёй, мхом и прелыми листьями. Птицы замолчали. Будто сам лес понимал: здесь что-то не так.
Я больше не кричала. Слёзы, которые не пришли на похоронах, хлынули сами. Не от горя. От унижения. От осознания, что моя же кровь мой сын выбросил меня, как старую мебель.
Присела на поваленное бревно, пытаясь собрать мысли. Солнце клонилось к закату, свет пожелтел, тени вытянулись. В тишине слышался только стук сердца. Я знала: если останусь здесь, умру. Но не собиралась давать ему такого удовольствия.
Достала из сумки фотографию мужа. Его лицо, знакомую улыбку, смотревшую на меня.
Вот видишь, Серёжа прошептала. Таким его воспитал. Таким «хорошим мальчиком» гордился.
Слеза упала на снимок. И в тот же миг во мне что-то щёлкнуло. Не страх взял верх, а упрямая бабья воля, которая всю жизнь меня берегла.
Поднялась. Если он думал, что я тихо сгину здесь, то плохо меня знал. Я пережила войну, колхозы, дефолт, больницы. Переживу и это.
Шла. Не знаю, сколько. Лес густел, ветки хрустели под ногами. Сапоги в грязи, сердце колотилось в горле. Вдали шорох, потом силуэт избушки. Заброшенная охотничья халупа. Кривая крыша, окна заколочены, но внутри было сухо. Нашла старый половик. Улеглась на лавку и под уханье совы уснула.
На рассвете проснулась. Всё тело ныло, зато голова прояснилась. Я знала, что делать: вернуться в город. Не из мести. За правдой. Потому что сын, бросивший мать в лесу, перестал быть человеком. А таким надо знать: жизнь долгов не прощает.
Бродила часами, пока не услышала шум машин. Вышла на тракт. Грузовик притормозил. Водитель, усатый мужик лет шестидесяти, уставился на меня:
Господи, бабуля, ты как сюда попала?
Домой иду тихо ответила. Просто сынок забыл меня забрать.
Он больше не спрашивал. Посадил в кабину и довёз до города. Пошла в полицию. Молодой лейтенант смотрел на меня с недоверием:
Бабушка, вы серьёзно? Говорите, сын вас в лесу оставил? Может, недоразумение?
Достала телефон старую кнопочную «звонилку». Показала единственное фото, сделанное из машины: чёрный «Мерседес», скрывающийся меж деревьев.
По-моему, это не недоразумение, сынок.
История разлетелась быстро. Моё фото на первых полосах: «Бизнесмен бросил мать в лесу». Соседи, знакомые, церковные бабки все обсуждали. Снимки Андрея с похорон, в чёрном костюме, теперь значили другое: холод и стыд.
Когда его вызвали в полицию, он был бледен, нервничал. Столкнулись в коридоре.
Мам зачем ты это сделала? Теперь всё кончено. Бизнесу, репутации всему!
Взглянула на него. В глазах не было вины только страх.
Для меня тоже всё кончилось, сынок тихо сказала. Просто я решила выжить.
Следствие тянулось неделями. Он нанял адвоката, твердил о «недоразумении», что «испугался». Даже извинялся, но я знала: ему было стыдно не за меня за себя.
Суд признал его виновным. Опасность для жизни, оставление пожилого человека. Полтора года условно, штраф, исправительные работы. По закону мягкий приговор. Но настоящее наказание было не в этом.
На ступеньках у здания суда он остановился. Взгляд пустой.
Ты разрушила мою жизнь еле слышно прошептал.
Нет, сынок. Ты сам. А я просто вышла из того леса.
Больше я его не видела. Он продал квартиру, уехал за границу. Говорят, живёт где-то в Германии.
Я осталась. В той же квартире, которую он хотел отобрать. Сделала ремонт.
Стены свежевыкрашены, на окнах герань. Каждое утро варю кофе крепкий, с молоком, без сахара. И всегда ставлю две чашки. Одну Серёже.
На подоконнике лежит маленький белый камушек. Тот самый, о который я ушибла колено, упав в лесу. Напоминание. Не о боли о силе.
Потому что старость начинается не тогда, когда тебя выбрасывают. А когда ты сам веришь, что в тебе больше нет жизни.
Я не поверила.
И потому всё ещё живу.
