Он сидел на кухне, не спеша доедая борщ. Лицо его было бесстрастным, будто отстранённым. А она стояла перед ним, голос дрожал, срывался на крик, слова сыпались, как горох. Нет, это не злость. Это измотанность. Это тревога. Это та самая боль, что копится месяцами, а потом выплёскивается наружу — резко, без прикрас.
Она упрекала его за то, что он опять дал денег своему другу — тому самому, который вечно тянет с возвратом. «Всем помогаешь, а у нас дыры в бюджете! Кредит не закрыт, Алина учится на платном, у бабушки крыша течёт — кто, если не мы?» — бросала она, не ожидая ответа. Вспомнила и ковёр, который так и не отнесли в чистку, и люстру, которая вторую неделю пылится в коробке. Всё это — как назойливый дождик, капля за каплей. И всё же — не злость. Просто нервы сдают. Как водится.
А он ел борщ. Молча. Привык. Он знал: покричит — успокоится. Так было сто раз.
Вернулся с работы пообедать — и дешевле, и полезнее. Домашняя еда — как лекарство. Она взяла отгул, сходила к зубному, заодно успела сварить обед. Всё как обычно. Всё по кругу.
Но вдруг что-то переменилось. Она замолчала. Замерла. Взглянула на него иначе — будто впервые за долгие годы. Он постарел. Пропали те русые вихры, осталась лысина, блестящая под лампочкой. Морщины на шее, сгорбленная спина, потухшие глаза. Сидит. Ест. Молчит. Проглатывает не только борщ, но и всю эту жизнь.
На нём — печать времени. Всех забот, всех бессонных ночей, всей боли, что так и не высказана. Жизнь не щадит — забирает молодость, лёгкость, смех. И оставляет усталость. И тарелку борща.
А когда-то он был её Васей. Тем, кто приносил букеты ромашек, играл на баяне, пел у костра, кружил её во дворе, целовал в макушку, хохотал звонко, как пацан. Они смотрели кино, прижавшись друг к другу, гуляли по скверу, взявшись за руки… А теперь? Он — седой, ссутулившийся, молчаливый. А она? Кричит. Как будто чужая.
И вдруг что-то кольнуло. Где-то глубоко, под грудью. Она внезапно увидела не мужа — а своего Васю. Того, с кем смеялась, кого ждала, кому рисовала в тетрадке сердечки.
Подошла. Обняла сзади. Прижалась щекой к его спине. Молча.
Он отложил ложку. Осторожно взял её руки в свои. Поцеловал. И всё. Этого хватило.
Потому что именно такие моменты и держат нас в этом мире. Когда парень и девушка — пусть и с сединой — снова берутся за руки. И идут дальше. Вместе. Через быт, усталость, через долги и люстры, через обиды и молчание.
Потому что любовь — она здесь. На этой кухне. В этом борще. В этих взглядах. В тишине. В привычке быть рядом.
Если она есть — можно жить. Можно идти вперёд. Вместе. Держась друг за друга, чтобы не унесло ветром времени. Теми самыми ветрами, что рано или поздно уносят всех.
Но пока… пусть будет борщ. Пусть будут руки. Пусть будет любовь.
