Меня зовут Анна Семёновна, мне шестьдесят девять. У меня два сына, три внука и две невестки. Вроде бы с такой семьей я должна купаться в любви и заботе. Но последние годы живу, будто забытая всеми. Одинокая в своей квартире, с больной спиной и телефоном, который молчит месяцами.
После смерти мужа всё пошло наперекосяк. Пока он был жив, сыновья хоть изредка навещали — на праздники, по делам. А как схоронили его — словно сквозь землю провалились. Пять лет. Пять долгих, пустых лет я не видела своих детей. А живут-то они в том же городе, пусть и на окраине, но это всего полчаса на маршрутке.
Я не жаловалась. Просто звонила. Просила помочь. Когда соседи сверху залили кухню — не сильно, но обои отклеились, — я обзвонила обоих. Оба пообещали приехать в выходные. Никто не пришёл. Пришлось вызывать мастера. Не в деньгах дело — больно. Больно, что родные дети не нашли и часа для матери.
Потом сломалась старая плита. Я в технике не разбираюсь, боялась, что в магазине надуют. Снова позвонила сыновьям — «мам, там консультанты есть, сами справитесь». Пришлось звонить сестре — та прислала свою дочь, мою племянницу Катю, с мужем. Они всё выбрали, всё уладили.
Когда пришла пандемия, сыновья вдруг вспомнили, что я есть. Звонили раз в месяц, чтобы напомнить, как важно сидеть дома и заказывать еду через интернет. Но они забыли одно — я не умею. Зато Катя показала, как это делать, оформила первую доставку, оставила список аптек и стала звонить почти каждый день.
Сначала мне было неловко. У Кати свои родители, своя семья, муж, сын. Но она — единственная, кто заходил просто так. Приносила борщ, лекарства, помогала убирать, мыла окна. А однажды пришла просто так — чай пить и разговаривать. Её мальчик — моя внучатая племянница — называет меня бабушкой. От него я впервые за годы услышала это слово.
И тогда я решила: раз родные дети забыли про меня, раз им важно только то, что можно от меня получить, а не дать — пусть квартира достанется тому, кто был рядом не на словах, а на деле. Пошла в МФЦ уточнить про завещание. И как назло, в тот же день позвонил старший сын. Спросил, куда я еду и зачем.
Я сказала правду.
Тут началось. Крики, ругань, угрозы. «Ты совсем рехнулась?!», «Это наше наследство!», «Она тебя выгонит, как только подпишешь!»
А вечером они приехали. Оба. Впервые за пять лет. Привели внука, которого я никогда не видела. Принесли пирог. Сегодня мне казалось — вдруг одумались? Но нет. Стали уговаривать, напоминать, что у меня есть родные дети, что я не имею права отдавать квартиру чужой. Обвиняли Катю в корысти, пугали, что она меня выселит.
Я смотрела на них и не узнавала. Где вы были все эти годы? Почему не вспомнили, когда мне нужна была помощь? Почему зазвонили только тогда, когда почуяли наследство?
Я поблагодарила их за заботу. Сказала, что решение принято, и менять его не буду. Они встали и ушли, хлопнув дверью. Перед этим пообещали, что я больше не увижу внуков и не дождусь от них помощи.
Знаете, мне не страшно. Не потому, что мне всё равно. А потому что терять уже нечего — я и так давно живу, будто меня нет. Только теперь это стало официально.
А Катя… Если она когда-нибудь поступит со мной так, как пророчат сыновья — что ж, значит, ошиблась. Но сердце подсказывает: не ошиблась. Она ничего не просила. Ни денег, ни квартиры. Просто была рядом. Просто поддержала. Просто оставалась человеком.
А это для меня дороже любой родни.
