**8 мая**
Когда захлопнулась дверь, Алексей даже глазом не моргнул. Он сидел на кухонном табурете босой, в выцветшей майке и потёртых трениках. В руке — чашка с остывшим чаем. Из прихожей донеслись два щелчка замка. Всё. Ушла. С чемоданом. С тушью, духами “Красная Москва”, запах которых ещё витал в коридоре. С её смехом, с привычкой напевать под душ, с шумом утреннего чайника — всё испарилось за один миг. Без скандала. Без прощальной речи. Почти деликатно.
Он поднялся, подошёл к окну. Внизу, на заснеженной улице, жизнь шла своим чередом: мальчишки гоняли шайбу во дворе, бабушка тащила из “Пятёрочки” авоську, девчонка выгуливала рыжего мопса. Город жил, словно не замечая, что чей-то мирок только что рассыпался. Алексей сел обратно. Не заплакал. Не налил стопку. Просто сидел, будто всё это происходит не с ним. Как зритель после финальных титров, который всё ещё ждёт, что занавес снова подня́н. Но занавес не шелохнулся.
С Таней они прожили семь лет. Были и походы на Валдай, и ночи в палатке под пьяные гитарные аккорды, и ссоры из-за пустяков, и примирения на кухне под хруст солёных огурцов. А потом… наступила тишина. Не потому что кончилась любовь. А потому что кончились разговоры. Она говорила про работу — он кивал, думая о своём. Он шутил — она улыбалась вполсилы. Молчание стало привычным, как застиранный свитер — некрасивый, но свой.
Первую тревогу он почувствовал ещё год назад. Сперва пытался вернуть всё как было — вёз её в Питер на выходные, покупал пирожные из “Волконского”, включал её любимый “Кино”. Потом махнул рукой. Как на осенний дождь — знаешь, что промокнешь, но всё равно идёшь без зонтика… Пока не простудишься.
Теперь квартира казалась музеем. Он трогал её вещи: брошку в виде лисы, тушь “Лайма”, флакон с маслом полыни, от которого теперь пахли его пальцы. Листал её книжки с закла́дками-билетами в Третьяковку. Не читал — просто держал. Будто в страницах ещё осталось тепло её рук.
В ванной — её расчёска с рыжими волосками. В прихожей — шерстяной шарф, забытый на крючке. Он гадал: то ли она оставила это специально, то ли просто не заметила. Или хотела, чтобы он знал — она не исчезла до конца. Ещё нет.
К вечеру он вышел гулять. Шёл без маршрута: мимо школы, где когда-то разбил нос в драке, мимо булочной, где она брала ему плюшки с корицей. Вдруг вспомнил, как однажды она замерзла у метро, а он растирал ей руки, пока они не покраснели. Она тогда прошептала:
— С тобой… так спокойно.
Он счёл это комплиментом. Теперь понимал — это был крик. Безмолвный.
Наутро он не поехал в офис. Тишина в квартире давила, как одеяло. Он открыл шкаф — её половина почти пуста. Почти. Висело одно платье: сиреневое, с мелкими пуговицами. Она надевала его на юбилей тёти Люды. Он тогда подумал: “Идёт ей”. Но промолчал.
Снял платье. Повесил на спинку кресла. И просидел напротив целый день. Будто ждал, что ткань зашевелится.
Потом заговорил. Вслух. Шёпотом. О том, как боялся её потерять — поэтому молчал. Как гордился, когда она защитила диплом — но не сказал. Как сам устал от их немого кино, но не знал, кто должен первым закричать “СТОП!”.
Через неделю он сел на электричку и поехал к её матери в Люберцы. Не за надеждой — за правдой. Сунул в почтовый ящик конверт с письмом. Написал, что не станет названивать. Не будет ждать. Но если… если ей вдруг понадобится человек, который помнит её смех в 6 утра — он здесь. Без условий.
Прошло полгода. Он не искал её. Научился замечать, как пахнет снег перед оттепелью. Слушал “Аквариум” не как фон, а вникая в слова. Перестал бояться пауз в разговорах.
А потом — два глухих стука. Как тогда, в замке.
Он открыл. На пороге стояла Таня. В пальто с оторванной пуговицей. Без чемодана. В руках — потрёпанный блокнот с наклейкой “РГО”.
— Привет, — сказала она. — Я… перечитала кое-что.
Он молча отступил. Она вошла, будто выходила всего на пять минут. Разглядывала комнату. Взгляд упал на кресло.
Там висело то самое платье.
Таня провела по нему ладонью. Уголки губ дрогнули.
Они молчали. Но тишина уже не резала.
**Вывод:** Люди уходят не всегда навсегда. Иногда они просто забывают дорогу назад — пока не услышат, как их зовут без слов.
