Когда жена ушла в повара — а дома остались одни пельмени
Были мы с Ольгой самой обычной семьёй из ближнего Подмосковья. Оба работали инженерами, сын-подросток, будни — как у всех: работа, дом, скромные радости. Но главное — мне всегда казалось, что женился я на волшебнице. Не только потому, что душа у неё светлая, а потому что умела она превратить любой ужин в праздник. Ольгина стряпня — это было чудо. Щи, пироги, жаркое — всё с любовью, с выдумкой. Даже гречневая каша с маслом у неё получалась такой, что я как-то спросил: «У тебя случайно не кулинарное образование?»
Но, как водится, в каждой страсти к готовке таится зёрнышко, из которого вырастает дерево, способное перевернуть весь уклад жизни.
Сперва Оля начала ворчать на работу. Говорила, что надоели чертежи, что не хочет считать копейки до зарплаты, что душа просит другого. Я не придал значения — кто не устаёт к зиме? Утешал, твердил, что инженер — дело почётное. Но Ольга только отмалчивалась. А потом вдруг объявила за ужином:
— Записалась на курсы. От «Три Поварёшки», набирают учеников, обещают трудоустройство. Учёба — три месяца. Это моё. Чувствую.
Цена курсов ошарашила. Не думал, что поварской диплом стоит как годовой отпуск в Сочи. Но в её глазах горел такой огонь, что спорить было бессмысленно. Считали, взвешивали, ходили в банк. Взяли кредит. Через неделю Оля уволилась.
Начались три месяца испытаний. Не потому что жена стала другой — напротив, она вся ушла в учёбу. Конспекты, практика, бесконечные пробы блюд. Мы с сыном стали её дегустаторами: то соусы пробовали, то степень прожарки мяса оценивали. Но скоро Оля стала брезгливо морщиться на свои прежние блюда: «Это же уровень студенческой общаги! Настоящая кухня — вот она, где каждую веточку укропа кладут пинцетом».
Потом добавился факультатив — без него к экзамену не допускали. Новые траты. Новые нервы. Но оно того стоило: Ольга закончила курсы в числе лучших и получила место в престижном ресторане. Отметили успех — пельменями, потому что времени на большее у неё уже не оставалось.
Прошёл месяц. Потом второй. Семейные ужины превратились в череду полуфабрикатов: пельмени, вареники, изредка — сосиски. Когда я осторожно намекал, что дома тоже хочется настоящей еды, Оля вздыхала:
— Я по четырнадцать часов на ногах. Руки отваливаются. Тебе пельмени не нравятся?
Не нравятся? Да нет, нравятся. Но даже самое вкусное надоедает, если это — единственное, что на столе. Сын начал спрашивать:
— Пап, а мама когда-нибудь снова сварит нам суп?
Но вместо супа были рассказы. Какой у них в ресторане осетр под хреном, как гости хвалят её утку с яблоками, как шеф-повар хвалит. А у нас дома — опять тесто с мясом.
Потом был юбилей у моего друга. Он знал, где работает Ольга, и попросил помочь с банкетом. Жена с радостью взялась, устроила всё со скидкой, вечер вышел на славу. Стол ломился от яств, гости не скупились на похвалы, а мои приятели только ахали:
— Ну, Артём, тебе-то повезло! Наверное, дома у тебя каждый день — как в ресторане?
Я лишь криво улыбался. Как объяснить, что последний раз домашний борщ я ел полгода назад?
А потом Ольга и вовсе стала чужой. Уходила затемно, приходила за полночь, усталая, злая. Быт её больше не интересовал. Сын — на мне. Стирка — на мне. Готовка… сами понимаете. В один вечер я не выдержал:
— Оля, если ты живёшь в ресторане, может, тебе и вещи туда перевезти?
Обиделась. Сказала, что я не понимаю её призвания. Но через пару дней всё же села поговорить.
— Прости. Я закрутилась. Боялась, что если не буду выкладываться, меня выгонят. А сама не заметила, как перестала быть женой.
С тех пор многое изменилось. Оля стала приносить еду с работы — горячую, пахнущую. Иногда в выходные готовит дома. Сын снова бегает на кухню: «Мама, а что сегодня будем есть?» А я, глядя на них, понимаю: да, она нашла своё дело. Но главное — не потеряла нас.
И если теперь кто-то спросит, не ревную ли я к её кухне, отвечу:
— Ревную. Но мы нашли равновесие. Лишь бы за пельменями не потеряться друг другу.
