Кормилец, пожертвовавший собой ради добра

Витя Королёв вернулся домой, вымотанный до последней капли. Толкнул дверь кухни — и обомлел: мать, Людмила Фёдоровна, сидела, уткнувшись в платок.

— Маманька, что случилось? — голос дрогнул.

Молчание. Лишь тяжёлое дыхание да стук часов в прихожей.

Из-за спины раздался резкий голос бабки Марфы:

— Я ж тебе, Людмила, пророчила — достукаешься!

Вите было четырнадцать. В тот вечер детство кончилось. Отец сбежал к «той стерве с Каретника», бросив троих: мать, его и сестрёнку Лизку. Ни копейки, ни писем. Только хлопнувшая калитка.

Бабка Марфа въехала на третий день и начала вертеть всеми, как куклами. Мать рыдала, бабка орала, Витя стиснул зубы. Он рано усвоил: быть ребёнком — привилегия, а не его удел.

Сперва подрабатывал у пекарни — тётка Аграфена, сжалившись, подкармливала тощего пацана с глазами старика. Чай с баранками, пару сотен рублей. Так начался его путь — от дворовых игр до взрослой каторги.

Учился, пахал, вкалывал. В армию не взяли — Аграфена замолвила словечко. Она стала ему ближе родни: не нюни разводила, а уважала. За стойкость, за молчаливую ярость.

К двадцати пяти Витя стал тем самым «мужиком в доме». Лиза вымахала — он ей заменил и отца, и старшего брата. Даже бабка Марфа, прежде оравшая на него за каждую крошку, теперь подкладывала в тарелку самый жирный кусок.

Женился на Ларисе. Взял ипотеку в Сбербанке. Купил «Ладу Весту». Сестре помогал с учёбой. Мать с бабкой забрал к себе — куда ж их девать? Он же теперь «голова семьи».

Дети пошли. Сашка, потом Алёнка. Жена сидела дома. Витя крутился как белка в колесе. Денег вечно не хватало — подрабатывал таксистом. Летом — семья в Сочи. Мать — в «Барвиху» на долечивание. Сестре — на платье к свадьбе. Племяшкам — кроссовки к школе. Сам же — на разрыв.

Когда бабка Марфа откинулась, он даже не смог поплакать. Надо было везти мать к кардиlogoлу. Жена хмурилась, но Витя терпел. Всё. Без единого стона.

А потом… купил гитару. «Лёньку» из «Чёрного кофе». Принёс домой — и услышал:

— Идиот! На что ты деньги переводишь?

Сын, Димка, тут же потребовал пятьдесят тысяч:

— На тур в Турцию с девчонками.

— Тебе сколько, мудила? — Витя сглотнул ком в горле.

— Двадцать два!

— А я в твои годы уже тридцать в месяц приносил!

Дверь захлопнулась. Витя ушёл. Снял хату на сутки. Написал заявление на отпуск за свой счёт. Лёг — и впервые за двадцать лет проспал десять часов подряд.

Решил: хватит. Хоть год. Хоть месяц. Хоть неделю — но для себя.

Позвонил Ларисе:

— Поедем в Карелию? Или на Байкал?

— Ты сбрендил? Мне с детьми возиться!

— Тогда прощай.

А дома началось. «Куда он, сволочь, подался», «бросил нас, как мусор», «я ему лучшие годы отдала». Друзья качали головами: «Ну и ну, Королёв…»

А Витя? Стоял на берегу Байкала, курил «Беломор» и слушал, как лёд трескается под утренним солнцем. Может, он и сволочь. А может — просто человек, который наконец перестал быть вечной подпоркой для чужих жизней.

Rate article
Кормилец, пожертвовавший собой ради добра