«Кого ты в дом привёл, сынок…»
Марья Ивановна с утра хлопотала на кухне. Наготовила любимых закусок, налепила пельменей, зарумянила в печи гуся с хрустящей шкуркой. Сегодня был важный день — её сын Дмитрий впервые должен был привести невесту.
В горнице всё сияло чистотой, скатерть белела как снег, пирог остывал на резном подоконнике. Марья то и дело поправляла платок, поглядывала в зеркальце и волновалась — так хотелось ей понравиться будущей снохе.
Щёлкнул замок. Марья распрямила спину: «Идут!» — подумала она и уже двинулась в сени, как вдруг услышала шёпот.
— Дима, ты что, правда? Это твой дом?.. Да тут царит музейная затхлость, — брезгливо бросила Варвара.
— Тише, Варя… Мать услышит. Не надо так…
— А пусть слышит! Может, наконец поймёт, что этот хлам давно пора выкинуть! — и со злостью ткнула ногой в старинную этажерку.
— Как ты смеешь?! — Марья вышла из горницы, лицо её стало белым, глаза горели. — Ты в моём доме, а не на ярмарке.
Воцарилась тягостная тишина.
Варвара даже не извинилась. За ужином воротила носом, к еде почти не притронулась, всё твердила, что обстановка «пахнет стариной», да и жить здесь они не станут, пока не переделают всё на современный лад.
Марье стало дурно. Молча поднялась, вышла на крылечко, прижала ладонь к груди. Впервые за тридцать лет она пожалела, что одна поднимала сына. Муж ушёл, когда Диме и года не было. Всё тянула на себе — и службу, и хозяйство, и воспитание.
А теперь этот дом стал поперёк горла чужой женщине.
Когда Варвара объявила, что ждёт ребёнка, Марья промолчала. Уже понимала: из этого союза добра не выйдет. Слишком разные у них понятия о жизни. Но ради внука, ради сына… Предложила: «Живите здесь. Дом просторный. Комнату переделаете под себя».
— Одной комнаты мало! — огрызнулась Варя. — Мы продадим эту развалюху и купим два новых жилья.
— Не позволю тебе растащить то, что мои предки собирали по крупицам! — не выдержала Марья.
Наутро Дмитрий принёс бумаги. Просил выделить его долю. Марья, не глядя, подписала.
— Продавай. Делай как знаешь. Только помни: с этим домом ты теряешь не стены, а часть рода своего.
Через неделю Марьи не стало. Тихо, ночью, во сне. Дмитрий нашёл её фотографии на подоконнике. На одной — она держит его, младенца, у дедовых гуслей.
Он стоял в пустой горнице, где теперь гуляло лишь эхо.
А мебель… Мебель Варя уже успела сбыть с рук.
Через три года Дмитрий жил в «своей»
