Родители решили переоформить бабушкину квартиру на сестру, оставив меня у разбитого корыта: «Я не хочу казаться жадной, но это несправедливо»
Моя жизнь внезапно стала похожа на бредовый сон, где я бегу по скользкому льду, а под ногами провалы. Надежда на справедливость рассыпалась в прах, когда мама с папой объявили своё решение. Я верила, что бабушкино наследство вытащит меня из долговой ямы, но вместо этого квартиру отдали Лизе. Их слова, словно ледяной ветер, пронзили меня насквозь, и теперь я не понимаю, как залечить эту рану, чувствуя себя преданной теми, кого любила больше всего.
Меня зовут Светлана, и я живу в забытом богом городке под Архангельском. В тот вечер родители позвали меня и сестру Лизу к себе в Екатеринбург. Предупредили — разговор важный, про бабушкину квартиру. Я ждала этого, как манны небесной. С мужем Игорем мы живём впроголодь, оплачивая лечение его мамы, Нины. Она тяжело больна, не встаёт с кровати, лекарства стоят как крыло от самолёта. Мы экономим на всём: одежду носим до дыр, суп варим из того, что удалось выторговать на рынке. Иногда Нине становится чуть легче, и тогда мы позволяем себе кусок мяса, но о накоплениях даже не заикаемся.
Я была уверена — продажа бабушкиного гнёздышка станет спасением. Бабушка, светлой души человек, всегда переживала за нас с Лизой. Всю жизнь она была душой любой компании, даже в девяносто лет её дом был полон гостей. Она мечтала, чтобы мы не маялись с ипотекой, и хотела продать свою трёшку, поделив деньги между нами. После её ухода родители взялись за продажу, и я надеялась, что моя доля вытянет нас из долгов.
Но в тот вечер, сидя за кухонным столом, я услышала приговор. Родители решили не продавать квартиру, а оформить её на Лизу. «Ты всё равно спустишь деньги на свекровь, — сказал отец. — А Лизе жить негде, она одна, ей важнее». У меня перехватило дыхание, будто меня окунули в прорубь. Они же знали, как нам тяжело! Что я не могу купить новые сапоги, что мы с Игорем считаем каждую копейку, лишь бы Нина не мучилась. Но они решили — раз я замужем, значит, мне не нужна помощь, а Лиза — одинокая, бедная овечка.
Я пыталась сдержаться, но из глаз хлынули слёзы. «Почему?! — прошептала я. — Вы же видите, как мы еле-еле держимся!» Мама посмотрела на меня холодно: «Света, не будь жадиной. Подумай о сестре. Мы решили так, как лучше для всех». Они твердили, что продавать сейчас невыгодно, что квартира — это память, и Лизе она нужнее. Я молчала, чувствуя, как комок в горле душит меня. Когда Лиза попыталась обнять меня, я вырвалась и ушла, не слушая её оправданий. Она говорила, что родители хотели как лучше, что я быстро потрачу деньги, что квартиру надо сохранить. Но её слова только усилили боль.
Я чувствую, будто меня вычеркнули из семьи. Родители обвиняют меня в жадности, но разве я виновата, что борюсь за жизнь близкого человека? Они видят наши трудности, но выбрали Лизу, будто я им не родная. Лиза клянётся, что не просила этого, но её сочувствие кажется мне сладким ядом. Я не могу говорить ни с ней, ни с родителями — слишком больно. Бабушкина квартира была моим последним шансом, а теперь я осталась с пустыми руками, и обида разъедает меня, как ржавчина.
Каждую ночь я ворочаюсь и думаю: как они могли так поступить? У них две дочери, но выбрали одну. Я не хочу быть жадиной, но и простить не могу. Бабушка хотела, чтобы мы получили поровну, а родители перечеркнули её волю. Боюсь, эта обида разорвёт семью на части, но как жить с мыслью, что у меня отняли не просто деньги, а кусок будущего? Душа ноет, как рана, а я не знаю, где найти силы, когда самые близкие люди отвернулись.
