Мои родители решили переписать бабушкину квартиру на сестру, оставив меня с носом: «Не хочу слыть корыстной, но где же справедливость?»
Моя жизнь и так напоминала борьбу с ветряными мельницами, но в тот вечер последняя надежда на честность разлетелась в пух и прах. Я рассчитывала, что бабушкино наследство поможет нам выкарабкаться из финансовой ямы, но вместо этого квартиру отдали сестре. Их слова вонзились в сердце, как лезвие, и теперь я не знаю, как жить с ощущением, что родные предали меня.
Меня зовут Светлана, а живу я в маленьком городке под Вологдой. В тот вечер родители позвали меня и сестру Надежду к себе в Ярославль, предупредив, что разговор будет серьёзный — о бабушкиной квартире. Я ждала этого момента, как манны небесной. Мы с мужем Игорем еле сводим концы с концами, потому что почти все деньги уходят на лечение его мамы, Веры Петровны. Она тяжело больна, лекарства дорогие, а зарплаты едва хватает на жизнь. Мы экономим на всём — даже кофе покупаем самый дешёвый, зато картошка в погребе ещё есть. Иногда Вере Петровне становится легче, и тогда мы позволяем себе что-то повкуснее, но о накоплениях и речи не идёт.
Я была уверена, что продажа бабушкиной квартиры — наш спасательный круг. Бабуля, светлая душа, всегда хотела нам помочь. Она была душой любой компании, с ней всегда было тепло и уютно. Даже в старости переживала, что нам с Надей придётся копить на жильё. Её просторную тришку она мечтала продать и поделить деньги между нами. Но после её смерти решать пришлось родителям. Они искали покупателя полгода, а я надеялась, что моя доля поможет нам выплыть.
Но в тот вечер за родительским столом мне вручили «подарок» — квартиру решили оформить на Надю. «Ты всё равно спустишь деньги на свекровь, — сказали они. — А Надежде нужно жильё, она одна, ей важнее». Я онемела, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Родители ведь знали, в каком мы положении — что я уже второй год не покупаю себе ничего нового, что мы с Игорем считаем каждую копейку. Но они решили, что раз я замужем, то мне помощь не нужна, а вот Наде — да.
Я пыталась сдержаться, но возмущение прорвалось. «Как так? — прошептала я. — Вы же знаете, как нам тяжело!» Мать посмотрела на меня строго: «Света, не будь жадиной. Подумай о сестре. Мы решили, как лучше». Они объяснили, что сейчас продажа невыгодна, что квартира — это память, а Наде она нужнее. Я молчала, словно язык проглотила. Когда Надя попыталась меня успокоить, я встала и вышла, не слушая её оправданий. Она говорила, что родители хотели как лучше, что я быстро потрачу деньги, а так хоть жильё останется в семье. Но от этих слов стало только хуже.
Я чувствую себя обманутой. Родители называют меня жадной, но разве я виновата, что помогаю свекрови? Они видят наши трудности, но выбрали сестру, будто я им не своей крови. Надя клянётся, что не просила этого, но её сочувствие звучит фальшиво. Я не могу с ними разговаривать — слишком больно. Бабушкина квартира была моей надеждой на передышку, на шанс выкарабкаться из долгов. Теперь я осталась у разбитого корыта, а обида разъедает душу.
Каждую ночь мучаюсь вопросом: как они могли? Двое детей, но выбрали одну. Не хочу казаться корыстной, но простить не могу. Бабушка хотела, чтобы мы получили поровну, а родители поступили по-своему. Боюсь, эта обида разрушит семью, но как жить с мыслью, что у меня отняли не просто деньги, а кусок будущего? Душа рвётся на части, а силы искать понимания у тех, кто должен был поддержать, — уже нет.