ЛЕТО 2020: ДНЕВНИК НЕЗАПЛАНИРОВАННОГО ПОПОЛНЕНИЯ
В тот июнь я ушла. Просто схватила сумку, хлопнула дверью и переехала к Артёму. Мне только исполнилось двадцать три. На пороге мать прошипела мне вслед:
— Шалава! Чтоб ноги твоей тут не было, когда с пузом приползёшь!
Я шагала, впиваясь пальцами в ручку чемодана, и думала: «Забавно… Она же сама всё уши прожужжала про внуков.» Чемодан, бедолага, был ни при чём, но мать лупила его тапком, будто в нём одном крылась причина её тоски.
Мне её искренне жаль. Но жить вместе — невыносимо. Мечтала сбежать ещё с одиннадцатого класса. И вот свершилось. Я — предательница.
У мамы не осталось объекта для нотаций. Никого, кого можно перевоспитывать, контролировать, пилить за беспорядок. Пробовала «усыновить» соседей по лестничной клетке — но те оказались ещё хуже меня: едят борщ в гостях, а советами пренебрегают. Захлопывают двери. Исчезают.
Заболела. По-своему — с размахом. Театральные паузы в телефонных разговорах, демонстративно брошенные трубки, вечный шлейф корвалола по всей трёшке. Я жила с камнем под рёбрами.
И тогда меня осенило — ей нужен новый «проект». Существо, которое будет её бесить, радовать, отвлекать и дарить иллюзию власти. За ужином из щей и драников объявила Артёму:
— Завтра едем на «Птичку». Купим маме кота.
Он кивнул, с набитым ртом спорить не стал — после лет кастрюль «Доширака» домашняя еда действовала лучше гипноза. Я дрессировала его, как мать — меня. Змейка укусила себя за хвост.
«Птичий рынок» встретил нас вонью перегретого бетона, рёвом динамиков и липким маревом над клетками. Меня затошнило. Сначала списала на голод — сидела тогда на гречке с кефиром, как все «разумные» девушки после инстаграмных диетологов. Но нет — это было другое.
Отчаяние.
В ящиках, переносках, картонных коробках — тоска в глазах. Лай, писк, царапанье по сетке. Одиночество в его зверином варианте. Просили. Умоляли. Визжали беззвучно. Голова закружилась всерьёз.
Бродила между рядами и представляла, как ломаю замки с криком: «Улетайте! Я отвлеку!» Но лишь сжала кулаки под взглядами десятков обречённых зрачков.
— Поехали, — прошептала я.
— Без кота? — Артём замер с пачкой дропсов для рыб.
— Ладно, вон того, — махнула на первую попавшуюся клетку.
Там сидел полосатый буян с взглядом «Ну чо, козлы?». Продавец хрипло бросил:
— Пятнадцать штук. Это мейн-кун.
Порода звучала как ругательство. Мы с Артёмом только выкарабкались из кредитов, копили мне на дублёнку. А тут — ползарплаты за меховую тушу.
— Берём, — неожиданно для себя выдохнула я.
— Ты охренела? — Артём закатил глаза. — Любовь же даётся даром.
— Не элитная, — парировала я. — У этого, видишь, паспорт есть!
Завязалась перепалка. И тут из-под прилавка метнулось нечто. Котёнок. Грязно-серый, с проплешинами и глазами как две лужи. Впился когтями в мой сапог.
— Чей?
— Бомж палый. Шизун. Выбрось за углом, — продавец махнул рукой.
Артём пригляделся и флегматично заметил:
— Идеальный вариант для тёщи. Такой и в аду не сдохнет.
Мы переглянулись — решение созрело без слов.
В руках он свернулся калачиком, смешно поджав кривые лапки. Без документов, без цены, но… живой.
— Прямо к мамке? — поёрзал Артём за рулём.
— Нет. Сначала ванна, ветклиника, прививки. Иначе она не переживёт даже линолеум в прихожей.
Дома выяснилось — кошка. Юркая, своенравная, как вихрь. За ночь она порвала шторы, устроила засаду в шкафу и исполнила тройное сальто с комода.
Мы её выхаживали. Травили глистов, таскали на уколы, вычёсывали лишай. Назвали Люсей. Сокращённо — Люська. Потому что в первые дни умещалась в люИ теперь, когда наши дети смеются, цепляясь за её рыжий хвост, а мать (всё же получившая своего «внука» — того самого сиамского драчуна с птичьего рынка) ворчит, что «этот комок шерсти испортил всех», мы с Артёмом знаем — иногда нечаянные ошибки становятся самыми верными решениями.
