ЛАПОЧКА: ИСТОРИЯ ОДНОЙ СЛУЧАЙНОЙ СЕМЬИ
Тем летом я сбежала. Просто схватила чемодан, хлопнула дверью и ушла к мужу. Мне было двадцать два. На прощание мама крикнула мне вдогонку:
— Шалава! И не смей возвращаться с пузом!
Я шла, вцепясь в ручку чемодана, и думала: «Смешно, ты же сама о внуках молила…» Чемодан, бедолага, был ни в чем не виноват, но мама лупила его тапком, будто он забрал у нее последнее.
Мне ее искренне жаль было. Но жить с ней стало невыносимо. Мечтала сбежать с шестнадцати. И вот — свершилось. Я стала предательницей.
Маме больше некому было указывать, читать нотации, кого-то «спасать». Пыталась заменить меня соседями, но те оказались такими же эгоистами — едят ее пироги, а слушать не желают. Двери хлопают. Уходят.
Она начала болеть. По-своему — громко, театрально, с валидолом под языком. В ход пошли молчаливые звонки, брошенные трубки, вечный запах корвалола. Я жила с камнем за пазухой.
И вдруг поняла: ей нужно новое «дитя». Объект для заботы, ругани и бесконечных нравоучений. Тогда я и сказала мужу:
— Завтра едем на «Птичку». Кота маме возьмем.
Он кивнул. Во рту у него был борщ с пампушками, а спорить, когда ты после дошираков наконец ешь нормальную еду, — святотатство. Он чавкал и благодарно жевал. Я его воспитывала, как мама — меня. Круг замкнулся.
Утро на рынке встретило нас вонью навоза, гомоном бабок, духотой и влажностью. Меня сразу затошнило. Сначала подумала — от голода: сидела тогда на гречке с кефиром, как все «разумные» девчонки. Но нет.
Это был ужас.
В клетках, коробках, ящиках — продавалось отчаяние. Лай, мяуканье, писк. Одиночество смотрело на меня глазами, умоляло, цеплялось. Голова закружилась по-настоящему.
Я шла между рядами и думала: «Распахнуть бы клетки… закричать: “Бегите! Я вас прикрою!”» Но не смогла. Шла, опустив голову, под взглядами сотен обреченных.
— Поехали, — выдохнула я мужу.
— Без кота? — удивился он.
— Ладно, вот этого, — ткнула в ближайшую клетку.
Там сидел тип с мордой боксера-пенсионера, весь в полоску, с взглядом «Ну чо?». Продавец буркнул:
— Десять штук. Это британец.
Я не знала, кто такой британец. Подумала: то ли порода, то ли диагноз. Мы с мужем только-только вылезли из нищеты. Копили на мою зимнюю дубленку. А тут — десять тысяч за кота. Целая зарплата в одной лапе.
— Берем, — вдруг сказала я. Сама не поняла, как.
— Ты рехнулась? — застонал муж. — Любовь же должна быть бескорыстной.
— Но не безродной, — парировала я. — У него же документы!
Мы поругались. И тут из-под прилавка метнулась тень. Котенок. Серый, лысоватый, с глазами как у совы. Вцепился мне в джинсы.
— Чей? — спросила я.
— Бомжеватый. Лишайный. Выкиньте его на помойку, — пожал плечами продавец.
Муж посмотрел на котенка и хмыкнул:
— Вот это — тёщин идеал. Выживет даже в коммуналке.
Я посмотрела на него. Он кивнул. Мы поняли друг друга без слов.
Котенок свернулся у меня на руках, жалко поджав лапки. Нелепый, но трогательный. Без паспорта, без родословной, но… настоящий.
— Сразу к маме? — спросил муж.
— Нет. Его надо отмыть, подлечить, привести в вид. А то ее обои даже он не переживет.
Дома выяснилось — это кошка. Шустрая, как банный лист. За вечер она порвала мои колготки, обоссала ботинки мужа, отодрала обои и сделала сальто с подоконника.
Мы ее лечили. Травили блох, возили к ветеринару, мазали зеленкой. И назвали — Лапа. Сокращенно — Лапочка. Потому что помещалась на ладони. Совсем кроха.
Через неделю Лапочка стала частью дома. Будильник, массажист, клоун. Мурчала, как трактор, когда ела. Спала на спине, раскинув лапы. Пряталась в шкафу и караулила нас из-под дивана.
Пришло время везти ее маме. Я написала: «Жди сюрприз». Мы собирались… и не могли собраться. Голова раскалывалась от этого проклятого кефира. А Лапочка носилась по квартире, гоняясь за солнечным зайчиком. У нее были дела.
— Лови ее, — сказал муж, — я в предательстве участвовать не буду.
Мы поехали. Жара липла к стеклам. Лапочка тяжело дышала, развалилась на сиденье и подставила живот для чесания.
— Скажем мамаше, что это Уральский**Лапочка** дожила до пятнадцати лет, став нашей самой долгой и верной любовью — той, что не предала, не бросила и научила нас, что семья начинается не от крови, а от сердца.
