Холодный приём: как мечты о семейном уюте разбились о ледяное равнодушие
В тихом городке под Тверью Светлана с нетерпением ждала встречи с родителями мужа. Она представляла душевные посиделки, ароматный шашлык, звонкие тосты и долгие беседы за щедрым столом. Её супруг, Геннадий, уверял, что отец его, Василий Петрович, и мать, Надежда Семёновна, — хлебосольные люди, и Светлана верила, что этот вечер станет началом настоящей семейной близости. Но действительность оказалась горькой, как крепкая полынь, под стать холодному ветру, встретившему их у крыльца.
Дорога выдалась долгой, и к дому свёкра они подъехали уже затемно. Погода словно подыгрывала мрачному настроению: небо заволокло тяжёлыми тучами, моросил противный дождик, и сырость пробирала до самых костей. Светлана надела своё лучшее платье, чтобы произвести впечатление, но вместо распахнутых объятий их встретила лишь приоткрытая дверь. Надежда Семёновна, мельком глянув, бросила: «Посидите пока в беседке». Светлана замерла. В такую погоду? Но Геннадий, привыкший к выходкам матери, лишь развёл руками и повёл жену к покосившейся постройке в глубине двора.
Беседка оказалась старой, с облезшей краской и щелями, откуда сквозило. Светлана ёжилась, кутаясь в лёгкий шарф. Она пыталась сохранять улыбку, но внутри копилась обида. «Может, они накрывают стол?» — пыталась убедить себя женщина, цепляясь за последнюю надежду. Геннадий принёс плед, но от промозглого холода он не спасал. Свёкры не спешили приглашать их в дом. Василий Петрович, высунувшись на крыльцо, крикнул, что угли ещё не готовы, и скрылся. Светлана почувствовала себя лишней, словно нежеланная попутчица на чужом вокзале.
Время тянулось невыносимо медленно. Дождь усиливался, стуча по прохудившейся крыше, а обещанного угощения всё не было. Светлана смотрела на Геннадия, ждала, что он вмешается, но муж молча уткнулся в телефон. Её терпение лопнуло, как перегретый чайник. «Неужели мы так и будем сидеть здесь, как бездомные?» — наконец вырвалось у неё. Геннадий лишь пробормотал, что мать скоро всё приготовит. Однако её «скоро» растянулось на два мучительных часа, пока голод и холод не стали нестерпимыми.
Наконец Надежда Семёновна вышла с подносом. Светлана ожидала увидеть хотя бы простой, но сытный ужин, как в её родном доме, но её ждало новое разочарование. Шашлык был пересушен до углей, а к нему подали лишь миску огурцов с луком, заправленных каплей масла. Ни пирожков, ни гречки, ни даже стакана чая, чтобы согреться. «Кушайте, что есть», — буркнула свекровь и ушла обратно в дом. Светлана смотрела на эту жалкую трапезу, и комок подступил к горлу. Это был не ужин, а издевательство.
Геннадий ел молча, будто ничего странного не происходило, но Светлана больше не могла сдерживаться. «Почему нас не пускают в дом? — прошептала она. — Мы же не чужие, а родня!» Геннадий замялся, пробормотав что-то о «мамином характере», но его оправдания звучали фальшиво. Светлана вдруг осознала: здесь её не ждали. Для них она так и осталась чужой — женой их сына, которую можно оставить мёрзнуть под дождём, даже не предложив место у печки.
Обратный путь прошёл в тяжёлом молчании. Светлана смотрела в окно, где мелькали мокрые поля, и чувствовала, как тает её вера в то, что когда-нибудь они станут одной семьёй. Она вспоминала, как её мать встречала гостей — с хлебом-солью, с открытым сердцем. А тут? Холодная беседка, скудная еда, ледяные взгляды. Это был не просто неудачный вечер — это был приговор её надеждам.
Дома Светлана долго ворочалась, не находя сна. Она размышляла, стоит ли высказать Геннадию всю боль, которую причинили ему родители. Но интуиция подсказывала: он не поймёт. Он вырос в этой мерзлоте, для него это — обычное дело. А для неё — нож в сердце. Она поклялась себе, что больше не ступит на порог их дома, пока с ней не станут обращаться по-человечески. Но в глубине души её глодал страх: а вдруг этот холод так и останется между ними? Выдержит ли их брак такое равнодушие? Или её любовь к Геннадию растает, как тот дождь, что промочил её до нитки в этой жуткой беседке?
