Журавли-корабли плывут по небу…
Настя проснулась и сладко потянулась. Потом задумалась — какой сегодня день? Повернула голову, чтобы посмотреть на часы, но взгляд упал на белое платье, висящее на дверце шкафа. Слишком длинное, повесила снаружи, чтобы не помялось. В тот же миг воспоминания нахлынули, будто снежная лавина, сдавили так, что дышать стало нечем.
Когда примеряла платье в магазине, на секунду показалось — всё правильно. Егора нет. Зато рядом Артём — живой, внимательный, успешный, красивый. Уже ничего не изменить. Через пару часов она наденет это платье и поедет в ЗАГС в свадебном кортеже.
Настю передёрнуло от мысли о предательстве. Она отвернулась от платья — символа её измены.
Вчера она так и сказала маме. Бледная, измученная болезнью, мама смотрела на неё ввалившимися глазами.
— Понимаю, доченька. Но Егора нет.
— Пропал, не погиб. Может, в плену, — резко ответила Настя.
— Настенька, а каким он из плена вернётся? Ты новости видела? Если даже физически цел — с головой будет беда. Тебе всего двадцать четыре. Жизнь только начинается. Да и встречались вы недолго.
— Мам, я обещала ждать. Выйдя замуж, предам его. А если он вернётся? Как в глаза смотреть? — Настя уже кричала, задыхаясь от слёз.
— Тише, не кричи. Он тоже обещал вернуться. Война. Обещать легко, выполнить — сложно. Разве не подал бы весточку, если бы был жив? — мама обняла её.
Настя прижалась к её плечу и услышала хриплое дыхание — словно в лёгких шуршала бумага.
«Мама права. Артём столько для нас сделал. Устроил её в лучшую клинику Питера, оплатил лечение. Буквально вытащил с того света. Она ещё на химии, но есть надежда. А если ей опять станет плохо? Денег нет — вся надежда на него. Не могу отказаться… Это же мама, она мечтает о внуках… А я эгоистка, думаю только о себе…»
Настя вытерла слёзы.
— Всё будет хорошо, мам. Не переживай.
Мама вздыхала, украдкой крестила дочь, думая, что та не замечает.
— Не дури. За такого, как Артём, надо держаться зубами, — ворчала подруга Катя, не скрывая зависти.
— Вот и держись. Ты симпатичнее меня.
Катя покрутила пальцем у виска.
— Я ему обязана, понимаешь? — горячилась Настя. — И буду обязана всегда. Это как клетка. Он может делать что угодно, а я даже пикнуть не смогу. Потому что обя-за-на, — проговаривала она по слогам. — Не жизнь, а тюрьма.
— Дура. Поживёшь — не сживёшься, разведёшься. Невелика беда, — легкомысленно бросила Катя.
И эти слова всё решили. Но чем ближе свадьба, тем тяжелее было на сердце. «Как же, отпустит он меня. Столько денег в нас вбухал, — тоскливо думала Настя. — И не сбежишь. Куда? Маму не бросишь — это её убьёт. Только начала поправляться… Ловушка. Хоть бы одно слово написал — “жив”, и я бы отменила всё…»
Артём говорил, что любит, не настаивал на близости, хотя пару раз Настя еле увернулась от его порывов. Ресторан заказан, гости приглашены — даже замгубернатора будет. Подводить его не хотелось. Не хотелось выставлять дураком. Он же помог маме…
В комнату заглянула мама.
— Ты ещё не встала? Через десять минут стилист придёт. Вставай, душ прими. Завтрак на столе.
Настя вскочила и пошла в ванную. Вопрос «что делать?» так и повис в воздухе.
Быстро помылась, с мокрыми волосами села за стол. Чтобы не расстраивать маму, отпила кофе, откусила бутерброд — кусок встал комом в горле.
— Всё, мам, не могу. Тошнит.
— Я перед свадьбой с твоим отцом тоже не ела. Потом шампанского хватила — думала, опозорюсь, — мама рассмеялась и поморщилась от боли.
— Что? — Настя встрепенулась.
— Швы тянет.
В дверь позвонили.
— Я открою, — мама пошла в прихожую, а сердце Насти забилось, как пойманная птица.
Началась суета: причёска, макияж. Ей было всё равно, как она выглядит. Но когда увидела себя в зеркале — ахнула. Перед ней стояла кинозвезда.
Она заранее предупредила: никаких «башен» на голове, всё должно быть естественно. И не ошиблась. Мама прижала руки к груди, глаза заблестели.
Стилист ушла, а Катя стала помогать надевать платье.
— Рано ещё, — сопротивлялась Настя.
— Не рано. Вдруг подгонять надо. Мама говорит, ты вообще не ела.
— И ты туда же, — вздохнула Настя.
Снова звонок.
— Мама откроет? — спросила Катя, застёгивая платье сзади.
Настя пожала плечами.
— Не дёргайся! — прикрикнула Катя.
Звонок повторился, и она бросилась открывать, оставив Настю с расстёгнутой спинкой. Та прислушалась: за дверью возня, голос Кати:
— Нельзя, дурная примета!
— Я специально приехал раньше. Хочу убедиться, что невеста ослепительна, — настаивал Артём.
— На двести процентов! Не пущу! — Катя, видимо, встала спиной к двери.
Шёлковое платье сползало с плеч. Настя то и дело поправляла лямки. Вдруг за дверью стало тихо.
Она подождала, приподняла подол, чтобы не наступить, и приоткрыла дверь. Никого. Босиком выскользнула в коридор. Платье шуршало. Заглянула на кухню — и замерла. Катя стояла спиной, золотые волосы рассыпались по плечам. Руки Артёма белели на её тёмном платье, как крылья.
Почему она заметила, какие у него красивые руки? Они целовались, покачиваясь. Жар ударил в лицо. Настя отпрянула, кинулась назад в комнату, подперла дверь стулом.
Подошла к окну, путаясь в платье. Третий этаж. Узкий проём, прыгать нельзя — внизу асфальт.
С трудом стянула платье — шёлк захрустел. Пушистая груда легла у ног. Перешагнуть не получится. Да какая теперь разница? Настя прошла поКогда Настя снова открыла глаза, её рука лежала на животе, а в окно светило солнце, обещая, что всё ещё можно изменить.
