Игорь приехал за женой к тёще — забрать её после очередной «лёгкой размолвки». Припарковался у старой девятиэтажки, поправил воротник пальто и зашагал к подъезду. Уже почти дошёл, как вдруг заметил чью-то фигуру у окна первого этажа. Сердце ёкнуло.
— Мама? Ты чего тут? — растерялся он, узнав Надежду Ивановну.
— Тише, — прошептала она, — подойди сюда.
— В чём дело? — нахмурился Игорь.
— Подойди и послушай, — мать показала на приоткрытую форточку.
Из квартиры тёщи доносились голоса. Говорили громко, без стеснения. Его жена, Люба, и её мать.
— Мам, ты бы видела их рожи! Особенно его мамаша — чуть не плачет: «Я виновата, не уследила за внуком!» — Люба фыркнула. — Всё как по нотам. А мой Игорек — просто золото: чуть крикни — сразу мчится, как верный пёс. Даже в больницу отвёз. Я же знала, если не припугну его этой «беременностью», он бы мне кольцо до старости не купил.
— Люба… это же низко, — неуверенно возразила мать.
— Да брось, мам! Главное — вытянуть у него квартиру. У них же трёшка в центре, помнишь? Я уже намекнула — надо съезжаться, раз «ребёнок» скоро будет. А потом как-нибудь сплавим стариков. Игорь же не из тех, кто скандалит. Его тихонько можно вести… куда нужно.
Игорь стоял, словно ему вырвали душу. Каждое слово впивалось, как нож. Рядом мать сжала его руку.
— Слышал? — тихо спросила она.
Он кивнул. Лицо побелело.
— Пошли.
Поднялись в квартиру. Игорь резко нажал на звонок. Дверь открыла Люба, вся в улыбке — видимо, ещё под впечатлением от своего спектакля.
— Родной! Так рано? — фальшиво защебетала она.
— Слова береги. Завтра принесу их тебе сам, — ровно сказал Игорь. — И подаю на развод.
— Что?.. Ты спятил? С чего вдруг?
— А с того, что всё услышал. Про «беременность», про квартиру, про то, какой я удобный. Спасибо, что быстро раскрылась.
Люба пробормотала что-то невнятное, но слова застряли.
Надежда Ивановна лишь бросила в сторону бывшей снохи:
— А я-то себя корила. Думала — слишком строга к тебе была. Ан нет — сердце матери не обманешь. Просто не хотела верить.
Они ушли. Игорь не оглядывался. В груди стало легче — будто скинул мешок с камнями. Шёл молча, а мать, впервые за годы, не читала нотаций — лишь крепко держала его ладонь. Без слов. Но крепче всяких слов.
