Лёля. Мир внутри.
Я появилась в простой, тёплой и удивительно тихой семье. Нас было четверо детей: два старших брата, сестра и я младшая. Меня часто называли поразному: Оля, Оленька, Олюша, а папа придумывал своё особенное имя Лёля, шепча его так, будто качает меня на мягких волнах, будто в этих слогах таится лето, домашнее тепло. Мне это имя нравилось, и я просила всех звать меня так же, как папа.
Мои родители были обычными людьми, но именно такие люди делают мир красивым. Мама работала продавщицей в небольшом магазине, папа водителем грузовика. Жили они скромно, но спокойно, бережно, в тихом союзе, где громких слов не было, зато было надёжное, молчаливое тепло.
Папа приходил домой с запахом машинного масла, ветра и дороги. В его руках всегда были пакеты: банки с соленьями от соседей, кто не мог заплатить, мешки с картошкой, арбузы, которые он умудрялся приволочь в самый неподходящий момент. Он не умел пройти мимо чужой просьбы.
Расходами управляла мама. Это был её маленький мир: порядок, счёт, аккуратность. Она никогда не тратила лишнего, но если дело касалось книг, кружков или обучения, отдавалась без колебаний. На себе с отцом экономила, а на нас нет. Каждый пятничный вечер, словно ритуал, она садилась перед старым телевизором, доставала коробку с нитками и начинала штопать. Мама «лечила» наши вещи так же терпеливо, как лечила нас своим спокойствием и вниманием.
Мама была мягкой, спокойной, слегка полноватой, с густыми волосами, собранными в тугой пучок. Я никогда не слышала, чтобы она с папой ругалась. Их разговоры длились часами, тихими, словно в их двоих заключён особый мир, понятный лишь им.
Папа говорил с нами коротко и просто:
Ну что, ребятки, всё в порядке?
И обязательно лёгким ударом по голове, по очереди. Меня он поднимал на руки и подбрасывал вверх, так что я на миг видела всё сверху вниз, будто летела. Это были мои любимые мгновения. Мне казалось, что наша семья идеальная, как в книжках, где всё правильно.
В школе я была иной: шумной, яркой, эмоциональной. Стихи давались легко, тексты ещё легче. К пятому классу я уже знала, что хочу выйти на сцену, идти в театр. Когда я сказала об этом маме, она едва не уронила чашку чая. Папа рассмеялся:
А что, Лёлька? Пробовать можно.
И я пошла своим путём училась, выступала, работала на праздниках, писала поздравления, минисценки Однажды решила написать небольшую простую историю о девочке, ищущей себя.
Я сомневалась, стоит ли показывать её комунибудь. Писала её втихомолку, ночью, урывками между делами. Это было слишком личное, слишком «не книга». Решилась показать её лишь одной подруге. Но когда та, прочитав, воскликнула:
Хочу подарить каждый экземпляр твоей книги всем женщинам, пришедшим на мой день рождения
Я подумала, что ослышалась.
Какую книгу? Что ты вообще? Это же черновики
Подруга наклонила голову и мягко улыбнулась:
Лёль, ты годы даришь мне дружбу, вкладывая в неё душу. В этом году я хочу подарить всем твою книгу. Это будет мой ответ, моя благодарность. Я могу себе это позволить.
Эти слова меня сбили. Я два дня металась, убеждая себя, что так нельзя, что это несерьёзно. Но подруга уже всё решила: нашла верстальщика, связалась с типографией, настояла.
Пусть выйдет в свет. Я знаю, всем понравится. Посмотри.
Книга «взлетела» сразу, потому что была честной, живой, без искусственных украшений. Люди узнавали в ней себя, свои страхи и надежды, правду, которую боятся говорить вслух. Книга разошлась, её стали заказывать в подарок. Потом я решила написать чтото более глубокое, о семье, о корнях, о тех, благодаря кому я есть.
И это решение открыло дверь к тому, к чему я совсем не была готова.
Мне пришлось поговорить с родителями, узнать чтото из их прошлого, уточнить даты, истории. Я позвонила маме, она отвечала странно, с паузами.
Папы нет, сказала она. Он уехал ну по делам.
Я удивилась обычно мама знала, где папа. Позвонила папе он сразу, бодро ответил:
Привет, Лёлька! Да я у бабушки. Забор чиню.
Почему мама не сказала об этом? В её голосе была не просто пауза, а чтото ещё. Когда я вошла в дом, мама стояла на кухне. Увидев меня, тихо сказала:
Мы разъехались с папой так бывает
Папа и мама те, кого я держала внутри как идеал. Я не могла дышать, думать. Братья и сестра знали давно, но не сказали, потому что я только что родила ребёнка. «Мы хотели тебя защитить» Защитить? От своей семьи?
Я поехала к папе требовала объяснений. Он молчал, больше смотрел в пол, чем на меня. Мама тоже молчала, пока однажды не сорвалась:
А с чего ты взяла, что мы жили счастливо, Лёля? Ты была маленькой, многое не видела, не понимала. Неделями мы не разговаривали. Он не умеет любить. Никогда не умел.
Мама, зачем ты так?..
Он сам мне это сказал.
Чтото внутри меня сломалось. Я перестала отвечать папе на звонки, перестала думать о книге, перестала быть собой.
Когда подруга предложила поехать в Сибирь, я сначала не поверила:
Ты серьёзно? Сейчас? Я не могу и перечисляла привычные причины. Вечером, рассказывая мужу о разговоре, он выслушал, улыбнулся и сказал:
Поезжай. Тебе нужно это путешествие.
Я открыла рот возразить, но он мягко перебил:
Лёля, поезжай. Мы справимся.
И я поехала.
Ретрит вела необычная женщина Алена Светлая. Она просила называть её так. Её духовный наставник дал ей это имя после долгих практик в старом монастыре. «Алена» светлая, «Светлая» победа над тенью. В ней это действительно ощущалось, словно она давно разгадала свою природу.
Она была ясной, не наивной, а понастоящему светлой. Никогда не говорила «нет». Это было не покорством, а принятием. Мы ехали к Успенскому монастырю в Суздале, который местные называют «монастырём голубей», потому что там живут сотни голубейдуш предков, их кормят, берегут, к ним приходят с подношениями. Мы, девочки, боялись, но Алена сидела на корточках и кормила их зерном с ладони, шепча:
Жизнь приходит не в той форме, к которой мы привыкли, но жизнь везде жизнь.
Она радовалась солнцу, каждому листу, каждой травинке, тени от берёз, неровной линии облаков. Жила «здесь и сейчас» не лозунг, а дыхание. Её простые фразы сдвигали чтото внутри.
В тот вечер мы возвращались после медитации. Был закат влажный, густой, будто солнце растаяло над горизонтом. Алена предложила посидеть в тишине на крыше монастыря. Все ушли в комнаты, а я согласилась. Смотря на закат, внутри было не грусть, не одиночество, а чтото иное.
Алена сидела рядом, молча глядя в даль. Она ничего не спрашивала, просто присутствовала, чтобы я чувствовала её. Когда я выдохнула тяжело, она повернулась ко мне.
В твоей тишине есть напряжение, Лёля, сказала она. Ты сидишь тихо, но внутри тебя ветер.
Я усмехнулась:
Я всегда так. Много думаю.
Нет, мягко ответила она. Сегодня ты не думаешь, ты прячешься.
Она смотрела спокойно, без давления, и добавила:
Иногда человек молчит не потому, что не хочет говорить, а потому что боится услышать собственную правду.
Меня пробрало. Я отвернулась, не желая, чтобы она видела дрожащие губы. Но она продолжила, словно читая мысли:
Когда женщина прячет правду, она прячет её от самой себя. А сердце сердце всегда знает. Сейчас оно тревожное, как птенец, ищущий укрытие.
И только тогда не раньше она задала вопрос:
Откуда этот птенец, Лёля? Откуда эта тревога?
Пауза. Она смотрела прямо в сердце, а не в глаза. В этом была настоящая Алена. Она не задавала вопросов напрямую, а присутствовала, ведя к правде.
Я рассказала ей всё. Абсолютно всё. Она слушала долго, потом сказала:
Ты очень любишь своих родителей и хочешь спасти их от разлуки. Но дети не спасают родителей. Дети любят и отпускают. Ты взяла на себя их ношу, но это не твоя ноша, Лёля. Ты не можешь держать их вместе. И не должна.
Я заплакала. Она погладила мою ладонь и произнесла:
Ты дочь, а не судья, не миротворец, не терапевт. Дочь вот что главное. Верни себе это место, и станет легче жить.
Впервые за долгое время я действительно выдохнула.
Когда я вернулась домой, первым делом позвонила папе.
Папа, прошептала я, прости меня, пожалуйста. Я тебя люблю. Слышишь? Я люблю.
Тишина, а потом его всхлип.
Я ждал Лёлька так ждал твоего звонка
Вечером я пришла к маме. Мы сидели на кухне, и она вдруг стала той, какой была раньше: светлой, чуть смущённой, немного смешной. Мы говорили до ночи. Я впервые увидела её не только как «маму», а как женщину со своей судьбой, болью, решениями, свободой.
Через пару дней я открыла ноутбук и начала писать новую книгу. Уже другую. Не про идеальную семью, а про живую. О любви, которая бывает разной. О пути, который тоже путь. О памяти. О принятии. О том, что свет не там, где всё правильно, а там, где всё честно.
И я знала: на этот раз напишу её уже не как девочка, а как женщина. Как Лёля, нашедшая свой мир внутри.
