**Дневник.**
Сегодня снова наблюдала за Лидией Степановной во дворе. Она развешивала бельё, и каждое её движение казалось мне нарочитым — будто специально медлит, чтобы все оценили её старания.
— Ну вот, опять выставилась, — пробормотала я, сжимая край занавески. — Как будто больше нечем заняться.
Лидия Степановна напевала что-то себе под нос, аккуратно расправляя простыни. На три года младше меня, но выглядит куда свежее. Всегда ухоженная, платья выглажены, туфли блестят. Да и осанка эта… прямая спина, поднятый подбородок… всегда бесила меня до дрожи.
Мы соседствуем уже больше двадцати лет, и всё это время между нами тлела какая-то глупая вражда. А началось с пустяка: Лидия когда-то заметила, что я неправильно сажаю георгины в палисаднике. Попробовала дать совет. Я тогда взорвалась:
— Сама знаю, как цветы сажать! Не лезьте не в своё дело!
— Да я просто хотела помочь… — растерялась она. — У меня такие же цвели, очень красиво.
— Ваша помощь мне не нужна! — огрызнулась я и демонстративно отвернулась.
С тех пор мы либо кивали друг другу через силу, либо просто делали вид, что не замечаем. Я в каждом её поступке видела подвох: если покупала новую сумку — значит, хвасталась, если пекла пироги — значит, назло мне старалась, мол, смотрите, какая я хозяйка.
— Мам, ну что ты к ней придираешься? — удивлялась моя дочь Катя, когда приезжала. — Нормальная женщина, чего ты в ней нашла?
— Ты её не знаешь, — ворчала я. — Только с виду приличная, а на деле… Помнишь, как у Михайловых кота утащила?
— Мам, кот сам к ней ушёл! Михайловы его на улице держали, а она забрала, откормила. Какая тут кража?
— Ну да, конечно! Всё у неё свято, всё правильно! — хлопала я дверцей холодильника.
А Лидия Степановна, между прочим, тоже мучилась. Не понимала, чем заслужила такую неприязнь. Пробовала мир наладить — пирожки приносила, предлагала помочь с сумками. Но я каждый раз отшивала её холодным «спасибо, не надо». Пирожки не брала, говорила, что на диете. Хотя она прекрасно видела, как я покупаю в магазине ватрушки.
— Не понимаю я её, — жаловалась она сестре по телефону. — Вроде ничего плохого не сделала, а она меня будто ненавидит…
— Да брось ты, — отмахивалась сестра. — Люди разные бывают.
Но ей было тяжело. Она по натуре общительная, любила поболтать с соседями. А тут я — смотрю на неё, как на врага.
Однажды зимой она поскользнулась у подъезда, упала, рассыпав покупки. Я вышла как раз в этот момент. Первая мысль: «Поделом». Но тут же стало стыдно. Женщина на снегу, колено ушиблено…
— Вставайте, — протянула я руку. — Осторожно.
Она ухватилась, еле поднялась.
— Спасибо… Колено, кажется, сильно.
— Сначала продукты соберём, — наклонилась я за рассыпанными пакетами. — Йод дома есть?
— Должен быть…
— Обработайте. И лёд приложите, чтоб не опухло.
Довела её до лифта.
— Ещё раз спасибо… — прошептала она.
Я кивнула и отвернулась. Но весь вечер думала о её глазах — благодарных и удивлённых. Будто она не ждала от меня помощи.
Утром услышала, как она ковыляет по лестнице — лифт сломался. Выглянула в коридор:
— Как нога?
— Болит, но терпимо… Спасибо за вчерашнее.
— Пустяки… — помолчала. — В магазин идёте? Я могу сходить, если что… Всё равно собиралась.
Она растерялась, но протянула список:
— Вот… И деньги.
— Какие деньги? Обойдёмся.
Вернувшись, увидела её с пирогом:
— Вам… Вчера испекла. С капустой.
— Мне не… — начала было я, но осеклась. — То есть… спасибо. Люблю с капустой.
Мы стояли на площадке, обе неловкие. Столько лет враждовали — и вдруг пирог.
— Заходите, чай попьём, — неожиданно предложила она.
Я хотела отказаться, но что-то заставило согласиться.
Её квартира оказалась уютной. Цветы на подоконниках, фотографии в рамках…
— Красиво у вас, — вырвалось у меня.
— Да что вы… Садитесь, чайник поставлю.
Пили молча, изредка перебрасываясь пустыми фразами о ценах и погоде. Но напряжение потихоньку уходило.
— Это кто? — кивнула я на фото мужчины в форме.
— Муж… Умер восемь лет назад. Рак.
— Извините…
— Ничего. А у вас?
— Развелись. Дочь в Питере, редко приезжает…
Попрощавшись, я ещё долго думала о ней. А потом… всё как-то само изменилось. Не стали подругами — слишком много лет прошло в злобе, — но вражда ушла. Здоровались, иногда перекидывались парой слов.
Я начала замечать, что она вовсе не такая, как мне казалось. Осанка — не от гордости, а от больной спины (продавцом работала). Одевается аккуратно не из хвастовства — просто привыкла. И пироги печёт не назло, а потому что дом пустой, некому больше готовить.
А она, оказывается, думала, что я «недоступная», что считаю её недостойной общения.
Однажды весной я разглядывала свои зачахшие георгины.
— Может, попробуете бархатцы? — раздался за спиной её голос. — Неприхотливые, до морозов цветут.
Я обернулась. Она стояла с пакетиком семян.
— А вы не думаете, что я не справлюсь? — в голосе прозвучала старая обида.
— Да у вас руки золотые! Я видела, как вы рассаду выращивали. Просто георгины капризные…
Я взяла семена.
— Может, вместе посадим? — предложила неожиданно для себя.
— С удовольствием.
Копались в земле, болтали. Я — про внучку Катиной подруги, она — про сериалы.
— Знаете… — вдруг вырвалось у меня. — Я вас не из-за цветов невзлюбила.
— А из-за чего?
— Вы красивая. Ухоженная. А я рядом… серой мышью себя чувствовала.
Она рассмеялась:
— Красивая? Да я уже старуха! А вы мне казались такой гордой… Я просто стеснялась, вот и голову задирала.
Мы смотрели друг на друга и не верили, сколько лет потратили наС тех пор наши с Лидией Степановной разговоры у палисадника стали главным утешением в этой долгой старости, и теперь я понимала, что ненависть — это просто оборотная сторона невысказанной любви.