Галина Дмиронова разбирала вещи покойного супруга, когда в старой коробке наткнулась на пожелтевший снимок. Спустя сорок лет она видела их с Мишей на выпускном: он обнимал её за плечи робко, будто она была хрустальная. Улыбки на фотографии светились, но Гале казалось, будто вновь чувствовала дрожь в руках, когда он подошёл тогда.
— Галочка, можно с тобой? Сфотографируемся? — Миша смотрел в пол, уши пылали.
Она лишь кивнула, сердце глухо стучало под лёгким платьем. Целый год он провожал её после уроков, нёс тяжёлый портфель, разбирал с ней сложные задачи. А она делала вид, что не замечает этого, что ей всё равно.
Теперь же, оставшись вдовой, Галина понимала масштаб утраты не только мужа. Виктор Семёнович был надёжным человеком, заботливым отцом их двоих детей. Тридцать пять лет жизни вместе – а сердце вечно хранило память о том застенчивом парне.
— Мам, помочь? — дочка Анастасия заглянула в комнату.
— Вот, фотографии перебираю, — Галина протянула снимок. — Гляди, какая юная была.
— Красивый мужчина рядом, — Анастасия прищурилась. — На тебя смотрит… влюблённо. У вас что, роман был?
Галина отвернулась к окну. За стёклами сеял мокрый снег, жёлтые липы гнулись под ветром.
— Дружили просто, — шепнула она.
И добавила, оправдываясь:
— Он в техникум пошёл, я в мединститут подалась. Дороги разные.
Анастасия пожала плечами и ушла. Галина осталась с тяжёлыми мыслями.
Встречались редко уже после школы. Миша приходил, пили чай на кухне. Её мать, Марфа Савельевна, его одобряла:
— Парень работящий, серьёзный. Смотрит на тебя как на спасение души.
— Мама, перестань! — отмахивалась Галя. — Мы просто друзья.
— Друзья, — вздыхала мать. — В мои годы деток уже пеленала.
Последний раз он пришёл в августе. Галя корпела над учебниками, комната в конспектах.
— Не помешал? — Миша робко стоял на пороге.
— Проходи.
Он сел, долго молчал. Потом выдохнул:
— Галь… Давай поженимся.
У неё похолодело внутри. Подняла взгляд – он сидел прямо, руки на коленях. Видно было – каждое слово далось большим трудом.
— Я не шучу, — продолжил он. — Люблю тебя… давно. С пятого класса. Работать буду, пока ты учишься. Квартиру снимем, а потом… семья.
Галина молчала. Сердце рвалось кричать «да!», но что-то сковывало. Страх сплетен? Желание сначала стать врачом? А может, просто испуг перед силой его чувства?
— Миш… — начала было она.
— Не отвечай! — перебил он. — Подумай. Ждать буду.
Через неделю она уехала в соседнюю область поступать. Ответить не успела. Вернулась студенткой – а он уже встречался с их одноклассницей, Раисой Беловой.
Галина вздохнула, отодвинула фотографию. Прошла целая жизнь, а боль стояла комом в горле. Помнила, как Рая хвасталась колечком, как Миша опускал глаза при встрече, её собственные поздравления со счастьем.
В институте появился Виктор. Старшекурсник, статный, смелый. Дарил цветы, водил в кино. На третьем курсе Галина вышла за него. Пышная свадьба, подружки завидовали.
— Мама, ты папу любила? — спросила позже Анастасия.
— Конечно, любила, — ответила Галина, и это была правда. По-другому, не так горько-сладко и тревожно, как было бы с Мишей, но искренне. Виктор обеспечивал семью, не пил, не гулял. Галя стала врачом в поликлинике, растила детей. Обыкновенная жизнь.
Иногда видела Мишу на улице. Время его не пощадило – седина, морщины. Но глаза оставались всё теми же – добрыми, вечно немного печальными. Здоровались, спрашивали про детей. Знала, что у него с Раисой трое, работает он мастером в цеху, живут в «хрущёвке» на окраине.
Последняя встреча случилась в больнице. У Виктора дало знать сердце. В соседней палате лежал Миша – сердечный приступ. Столкнулись в коридоре.
— Галь? Ты здесь? — не поверил он.
— Муж лежит. А ты?
— Старость, — махнул он рукой. — Доктора ругают – работал без выходных.
Молчание повисло тяжёлым грузом. Потом он вдруг произнёс:
— Помнишь, тот раз? Как я свататься пришёл? За столом?
Галина кивнула. Куда могло деться?
— Дурак я был, — вздохнул Миша. — Не свататься надо было, а просто сказать три слова. А вдруг ответила бы…
— Не надо
И фотография осталась стоять на комоду, а в тишине комнаты зазвучал тихий, почти неуловимый шелест увядающих кленовых листьев за окном, будто само время вздыхало о невысказанных словах.